Девочка, которую нельзя. Книга 2 (СИ)

Эта мысль забивается в грудь огромным шипом ревности, но чертовка требовательно двигает бёдрами, впуская в себя до отказа… и всё другое отходит на второй план. Пальцами за упругие ягодицы — стиснуть до синяков и болезненного всхлипа, приподнять и насадить… И ещё… Наращивая темп… И…

Дёрнулся и проснулся. В салоне просветлевшая рассветная серость, Славка сменила во сне позу, но всё ещё сопит, почти с головой зарывшись в плед. По яйцам волна за волной хлещут маячки чудом не свершившегося оргазма. Сдавленно выдохнул. Твою мать! Не хватало ещё во сне в штаны обкончаться…

Выбрался из машины, и, скрипя зубами от нетерпения, поспешил в кусты. Сдавленно застонал, когда освобождённый из тесного плена штанов член с готовностью вошёл в кулак и, упершись одной рукой в дерево, второй довершил начатое во сне. Сладко передёрнувшись, проследил за ползущим по коре белёсым брызгам…

Вернувшись в машину, достал влажную салфетку.

— Не спится? — хриплым со сна голосом спросила Славка.

Глянул на неё, неторопливо вытер руки. По лицу будто сама собою расползлась довольная улыбка.

— Наоборот. Очень даже хорошо вздремнул. А ты?

Она как-то смущённо отвела взгляд.

— Тоже. У тебя есть ещё салфетки? Я возьму?

Глава 10

Чтобы переварить и уж тем более принять услышанное мне, наверное, не хватило бы и вечности. Если бы это не был Гордеев.

Но из его уст информация звучала спокойно и весомо, как истина в последней инстанции: да, это твой отец сдал меня в трёхлетний плен с пытками. Да, когда-то у меня с твоей матерью была любовь. Да, я собирался разменять тебя в выгодной сделке с педофилами, для которых ты лишь собственность в уплату отцовского долга. А что? Что-то не так? Ну извини. У меня тут миссия вообще-то!

Ехала, глядя сквозь прикрытые ресницы в темноту за окном, и не могла понять почему до сих пор здесь. Почему не закатила истерику, не предприняла очередную попытку сбежать. Потому что «Но я тебя им не отдам»? Серьёзно?

Решив, что я заснула, Игнат попытался укрыть меня пледом. Я взбрыкнула. Не нужна мне его забота! И он сам не нужен! И вообще никто! К тому же, и холодно не было, наоборот — я пылала каким-то нездоровым внутренним жаром. Но даже здесь моей воли не хватило надолго, и плед так и остался лежать на мне уютным, волнующим символом заботы. ЕГО заботы. Обо МНЕ.

«Но я тебя им не отдам!»

Почему? Нестерпимо хотелось стребовать ответ, но слова застревали в горле. Не может ведь такого быть, чтобы я значила для него что-то личное. У него, на секундочку, с мамой моей роман был, может, даже, первая любовь, которая не забывается и всё такое. А из-за отца он вообще руну мщения на себе вырезал. Так что я для него лишь дочь врага и бестолковая малолетка, какое уж тут «личное»? Нет, здесь точно что-то другое. Но что?

Ложь, вот что. Он просто врёт мне. Опять.

Мороз сказал: «Ты можешь начать ему сочувствовать, но это будет именно то, чего он от тебя добивается»

Ну да. Что есть, то есть. Сочувствую.

«Ты можешь даже влюбиться в него» — сказал Мороз.

Ну что ж. Тут вообще без комментариев.

«…Но это и будет его тактика»…

Твою мать, Гордеев. Ну почему ты такой гад?

А плед укутывал. И ночь в кои-то веки была безмятежно спокойной. Потому что рядом снова был ОН.

«Но я тебя им не отдам!»

А вдруг и правда — не отдаст? А вдруг и правда — это что-то личное? Ко мне. Ну вдруг? Он же хотел поцеловать…

ТАКТИКА.

Боже, ну как тут разобраться?!.

Очнулась от полудрёма, когда машина вдруг заглохла. Настороженно прислушалась. Игнат разложил своё кресло и с усталым выдохом откинулся назад. Это заставило улыбнуться: несгибаемый солдатик согнулся. Потому что ни фига не оловянный. Живой.

На улице чуть брезжил рассвет, даже одиноко пиликала какая-то ранняя пташка, но было ещё темно. Я прислушивалась к дыханию у себя под боком и снова разрывалась от сомнений — верить? Не верить? И понимала, что, кажется, не в состоянии мыслить трезво, а просто снова позорно поддаюсь его чарам.

Тактике.

А Игнат вдруг коснулся моих волос, осторожно заправил прядь за ухо. Я не шелохнулась, но словно рухнула в пропасть с мурашками! Они щекотали горячими искрами, проникая куда только можно… и куда нельзя. Поджигая и увлажняя. Игнат же просто убрал руку и наконец затих. Дыхание стало глубже и размереннее. Уснул.

«Ты можешь даже влюбиться в него — это и будет его тактика!»

Но в этом прикосновении было столько скрытой нежности! Тактически не оправданной, ни к чему не привязанной и совершенно бесцельной — ведь я-то в тот момент как бы спала!

Что чувствуют бабочки, летящие на пламя? Наверное, самое огромное в своей недолгой жизни счастье. А иначе не летели бы. Что чувствовала я? Дурой я себя чувствовала, вот что! Потому что ею и была. А иначе не потянулась бы украдкой, под пледом, не развела бы незаметно коленки. Не скользнула пальцами под помокревшие трусики…