Девочка-лед

Задыхаюсь. Давлюсь беззвучным кашлем. В этот раз получается отползти в сторону. Ближе к молотку. Снова скручиваюсь, чтобы перетерпеть. Хотя бы немножко…

— Мне тебя жаль, знаешь, — Ника приседает рядом.

Я поворачиваю голову вправо и поднимаю на нее глаза. В полутьме, которую рассеивает луч фонаря, лежащего на полу, замечаю, что Вероника одета в бархатный черный костюм. Ее волосы собраны в хвост. На лице, как всегда, «полный парад». В руках нож-бабочка¸ который она виртуозно покручивает.

— Рому занесло в этот раз, но ты должна понимать, что тебе с ним ничего не светит, — она улыбается и качает головой. — Очередной спор. Очередная игрушка. Очередная шлюха. Что поделать — дурные мужские потребности.

— Шваль, нафантазировала уже себе наверно с три короба, — поддакивает Сивова.

— Марин, привяжи ее к трубе, — равнодушно обращается к ней Вероника.

Нет. Нет. Нет.

Я в панике. Сердце колотится как ненормальное. Привстаю на локтях, пытаюсь уползти.

— Молоток убери. Вон уже настремилась. Голову, похоже, решила тебе пробить.

— Сука! — Сивова хватает меня за платье и оттаскивает назад. Мои пальцы, к сожалению, хватают лишь воздух. А я ведь почти дотянулась! — Ну мразь!

— Ммм, — мычу, протестуя.

Мы с ней начинаем бороться. Сивова наваливается сверху и принимаемся душить меня сгибом локтя. Я хриплю, задыхаюсь. Судорожно тяну воздух носом, но это почти не помогает. Марина хватает меня за волосы. Я цепляюсь за ее руку, но она не отпускает. Тащит меня по полу в сторону трубы. Чувствую, как рвутся на коленках колготки. Но разве это имеет какое-то значение?

— Боже, Сивова, да в ней килограмм пятьдесят, не больше. Справиться не можешь, что ли? — насмешливо произносит Ника, наблюдая развернувшееся перед ней шоу.

— Щас, — пыхтя, обещает Марина.

Я начинаю активно лягаться ногами и даже попадаю куда-то каблуком. Потому что в ответ слышу нецензурную брань и писк. Пальцами правой руки стараюсь добраться до ее глаз. Царапаюсь. Отбиваюсь, как могу, но она такая тяжелая, что сбросить ее с себя просто не представляется возможным.

— Да что за возня, Марин?!

— Ты бы помогла, — гаркает Сивова, тяжело дыша. — Она мне морду расцарапала, тварь!

Грановская недовольно цокает, но марать руки явно не собирается. Всю грязную работу она оставила подруге. Марина почему-то встает, позволяя и мне подняться на ноги. Я с сожалением отмечаю, что платье испачкано в строительной пыли и порвано внизу.

Господи, как же мне возвращать его Элеоноре Андреевне в таком виде?

— Ну все, мразота! — орет метательница ядра.

Я поднимаю глаза. Сивова бросается вперед и со всей дури толкает меня в стену. Я сильно ударяюсь головой и от неожиданности теряю ориентацию в пространстве. Сползаю вниз, тихо охая.

— Довыдолбывалась? — смеется Марина.

Пока я часто-часто моргаю, она уже что-то делает с моими руками.

Внезапно в пугающей тишине туалета раздается странный звук. Жужжание.

— Только дернись, шваль, — угрожает Марина, привязывая меня за руки к трубе.

Глава 57

АЛЕНА

Я поплывшим взглядом наблюдаю за тем, как Вероника вытряхивает мою сумку. На пол валятся телефон, расческа и другие мелкие предметы. Этот дребезжащий звук — не что иное, как вибрация, сопровождающая входящие звонки, которые не прекращаются ни на секунду.

Сивова замирает в ожидании. Вероника поднимает с пола телефон. Смотрит на экран, и подсветки смартфона достаточно для того, чтобы увидеть, как ее красивое лицо всего за секунду преображается в дикий, уродливый оскал. Телефон в порыве ярости тут же летит в стену. С грохотом разбивается и перестает жужжать.

Я знаю, что это Он. Ищет меня. Ведь я не вернулась…

— Все, свали. Ноги держи ей, — бросает Ника зло, решительно двигаясь в нашу сторону.

Я дергаю руками, поднятыми над головой. Привязала стерва…

— Сядь на ноги ей, чтоб не дрыгалась, — недовольно требует Грановская.

Сивова поступает так, как сказали, а я даже думать боюсь о том, что они собираются сделать.

— Можно ей морду разбить, а? — интересуется Марина, глядя на брюнетку. — Прям бесит меня, уродина.

— Я же сказала: нет, — спокойно отвечает Вероника. — Не сегодня.

Мы с ней смотрим друг другу в глаза.

— Пока ты получишь от меня предупреждение, — она прищуривается. А дальше делает то, отчего у меня мороз по коже.

Тонкая ткань платья трещит от ножа, которым Грановская очень умело орудует. И в этот самый момент страдает не только платье, страдает моя душа. Потому что это — чужая вещь. Вещь, которая принадлежит Элеоноре Андреевне. Это ее память. Память о погибшей дочери…

Нет, нет, нет…

— Золушкой себя возомнила? — усмехается Ника и резким движением рвет платье до середины бедра. — Твоя участь — обноски. Запомни это! И чтобы ты не забывала, кто ты есть, я кое-что оставлю тебе. Метку на будущее. Своего рода клеймо.

В полутьме туалета поблескивает острие ее ножа, поднятого вверх. Я качаю головой, мычу что-то нечленораздельное и предпринимаю очередную попытку освободить от захвата ноги. Но, увы, и она заканчивается провалом, ведь Сивова весит, по меньшей мере, около ста килограммов.