Девочка-лед

Чувство невесомости, оглушительной эйфории накрывает, одурманивает и заставляет чувствовать себя нужной. Особенной. Желанной. Слабой девочкой, которую могут любить.

Рома аккуратно толкает меня к стене. Горячо и умело целует в ответ. Сперва осторожно, будто боится разрушить этот хрупкий момент. Но я неуверенно открываю рот, позволяя ему чуть больше… и все меняется почти моментально. Его мягкие и настойчивые губы… Мы окончательно теряемся в долгом, откровенном поцелуе. Слишком взрослом, наверное, но поделать с этим ничего нельзя. Оба с ума сошли как будто. Одновременно.

Не слышу ничего. Не вижу ничего. Только чувствую необъяснимое тепло, огненным шаром горящее внутри. Осознаю глубокую привязанность к этому мальчишке, успевшему занять внутри меня столько места, что самой страшно. Страшно представить, что его вдруг не окажется рядом… Страшно представить, что все исчезнет так же быстро, как появилось.

Обмен микробами по полной программе, но какая разница, если это так прекрасно, что даже соображать и рассуждать на тему происходящего не хочется.

Потом… Все потом.

— Сбылось, Лисица, — прижимаясь своим лбом к моему, шепчет он, тяжело дыша. А затем снова нетерпеливо припадает к моим губам.

Я улыбаюсь и сильнее обнимаю его за шею.

Целуй меня, Рома.

Пожалуйста. Я хочу. Очень…

«От счастья рвет на части».

Именно так…

Глава 70

ЯН АБРАМОВ

Предновогодняя суета несказанно раздражает. Вера в то, что год грядущий подарит лучшую жизнь — всегда меня крайне забавляла. Но не поражала, нет. Человек — существо довольно примитивное. Ему нужна эта самая надежда на светлое будущее, как крылья гусенице, превращающейся в бабочку. Мнимая атмосфера ожидания перемен. Воодушевление. Глупая и такая обманчивая эйфория.

Наивные… Это всего-навсего набор чисел в календаре. Не более. Нет никакого сакрального смысла в том, что в году насчитывается двенадцать месяцев, а тридцать первого стартует новый виток. Это традиционное хождение по кругу, ведь жизнь рода людского циклична…

Со скучающим видом смотрю перед собой и сканирую толпу. Все эти счастливые, до противного однообразные лица, на которых отражается предпраздничное предвкушение, вызывают приступ стремительно подкатывающей тошноты. А может, дело в этом навязчивом, приторно сладком цветочном запахе?

Жму на кнопку, и стекло съезжает вниз, запуская в салон мерседеса свежий, морозный воздух.

— Духи — отвратные, — озвучиваю вслух свой вердикт.

— Ну Ян! — Шевцова тут же демонстративно дует губы. — Это же Chanel!

— Бренд значения не имеет. Дело вкуса, — отвечаю я нехотя.

— Хочешь, чтобы я купила другие? Скажи тогда какие. Мне важно, чтобы и тебе они нравились, — ее голос так и сочится обидой, но мне откровенно наплевать.

Молчу. Хочу лишь одного — чтобы она снова закрыла рот. Только так можно вынести ее навязчивое присутствие.

— Может, мне достать те, которые я видела у тебя в квартире? Ну, розовый такой флакон. Victoria Secret, — поясняет она. — Я понюхала, мне они «зашли».

Меня передергивает от мысли, что она воспользовалась ими.

— Не вздумай даже, — выходит довольно резко.

— Ооо, ну, нет так нет, — трещит пустоголовая. — Слушай, я тут вернуть хочу… — Алла достает что-то из сумки.

— Тебе кто давал разрешение брать ее? — гневно интересуюсь я, глядя на экземпляр Коэльо, который она сжимает своими красными когтями.

Он совершенно точно лежал в бардачке. Что она там забыла? Ах да, доставала оттуда средство защиты… пару дней назад.

— Ну мне захотелось посмотреть. Название такое, с пафосом: «Вероника решает умереть», — глупо фыркает она. — Я пыталась читать, клянусь. Чушь какая-то.

— Не стоило даже начинать, — щелкаю лепестком, чтобы сработали дворники и жму на педаль газа, обгоняя плетущуюся впереди камри. — Тебе не дано понять.

— Ой, а можно не грубить Янчик? — пища, просит она.

— Не называй меня так. Говорил, что бесит неимоверно, — предостерегаю ледяным тоном. — На место вернула быстро. И впредь не вздумай без спроса брать мои вещи. Ясно тебе?

— Ясно, — Алла тяжело и протяжно вздыхает. Закрывает бардачок и примирительно выставляет ладони вперед. — Вернула, не надо так агрессировать.

Я молчу. Тупая шкура.

— Ну и о чем по-твоему эта книга?

— Тебе зачем вдаваться в ее смысл? — вскидывая бровь, поворачиваюсь к ней. — Что с лицом, кстати?

— А что с ним не так? Праздничный макияж, в салоне делала, — произносит севшим голосом.

— Больше похоже на театральный грим.

— Ты невыносим! — всплескивает руками и морщит лоб.

Я усмехаюсь. Что есть, то есть, но проявлять ко мне симпатию никто не просил. Помнится, сама со мной познакомилась.

— Так что там с этой Вероникой? Хочу обогатиться духовно, — возвращается она к своему вопросу.

Ого… Обогатиться духовно. Сильное заявление. Ей не присущее абсолютно.

— Книга о том, как человек учится осознавать ценность прожитого мгновения. О жажде жизни перед лицом смерти. О безумии, избавляться от которого нельзя ни в коем случае.

Какое-то время Алла молчит. Зависла. Хотя куда ей размышлять на столь философские темы.