Девочка-лед

— И так нормально, — останавливаюсь в метре от него.

— Нет, так я почти не чувствую.

— Не чувствуешь чего? — спрашиваю озадаченно.

— Ближе, Лисицына, — дергает меня за руку. — Хочу проверить, так ли хорошо ты пахнешь, как прежде.

Я не успеваю возразить. Резким движением притягивает меня к себе и шумно вдыхает запах моих волос, разгоняя по спине ворох мурашек.

Господи.

— Чертовы ягоды, будь они прокляты! — злится, но делает совершенно противоположные вещи.

— Ром, — паникую, когда он меняется со мной местами, и я внезапно оказываюсь прижатой к подоконнику.

— Вытащила сердце, растоптала и назад вшила, да, хирург? — произносит вкрадчиво.

— Я… хотела как лучше.

— Молчи, просто молчи, — просит он, касаясь дрожащими пальцами моего лица. — Лучше ты никому не сделала, поверь. Ни мне, ни себе.

— Мне жаль, — только и могу вымолвить я.

— Не было никакого Роттердама, я на год выпал из жизни совсем. Если тебе интересно. — Рома очерчивает линию бровей, носа, оглаживает скулу и спускается ниже к губам.

Кожа пылает, не могу спокойно дышать. Сейчас перед ним по-прежнему та девочка из прошлого, и душа ее тоскует, мучается и болит.

— Толку от твоей жалости, — буравит меня тяжелым взглядом. — Семь лет… Семь гребаных лет, Лисицына! Ты хоть вдумайся в эту цифру! За это время столько всего произошло: Сергей заболел онкологией, Савелий умер, ты нужна была мне, черт возьми! Работа «двадцать четыре на семь» не может заменить родного человека. Понимаешь?

— Рома…

Острое чувство вины захлестывает меня с головой.

— Молчи, — склоняется ко мне еще ближе. — Знала бы ты, как сильно я тебя ненавижу.

Словно раскаленных углей кинул мне за шиворот.

— А я так скучала по тебе, — шепчу в ответ и плачу. Слезы льются по щекам градом. Вдыхаю запах кедра и корицы, зажмуриваясь до белых точек перед глазами. — Можешь ненавидеть меня сколько угодно, главное, что с тобой все хорошо.

И снова она. Пауза. Давящая, разрушительная. Обрыв…

Рома молчит. Это ли не повод сказать мне, что все потеряно навсегда? Как в той песне.

— На меня посмотри, — поднимает за подбородок. — Скажи, что любила… тогда, семь лет назад.

— Любила, — отвечаю честно.

В его глазах плещется горькая обида, в моих — раскаяние.

— Люблю до сих пор, Ром, — признаюсь, безнадежно утопая в собственном отчаянии.

Он ведь уйдет, уйдет, а я снова останусь одна! Потеряю его.

— Еще раз скажи, — скользит губами по моей скуле.

— Я люблю тебя, Рома, — задыхаясь от его близости, повторяю снова.

— Еще, — просит он, сжимая ладонями мою шею.

— Люблю… — цепляюсь трясущимися пальцами за его воротник.

Наши губы, наконец, встречаются, и все вокруг перестает существовать.

— А-ле-на, — его ладони скользят вниз от лопаток к талии.

Поцелуи: нетерпеливые, несдержанные, страстные. Необходимые, как оазис путнику в пустыне.

Чувства обострены до предела. Тело горит и плавится. Отзывается на его смелые, уверенные прикосновения, подчиняется.

Не помню, как добрались до кровати, оба ничего не соображаем. Оторваны от реальности, слишком увлечены друг другом и тем, что происходит между нами… Его руки сжимают меня в объятиях: сильно, до боли. Так, словно он боится, что я снова исчезну. Я обнимаю широкие плечи и жарко целую его губы в ответ.

— Как же ты прекрасна, моя нежная девочка, — оставляя меня совсем без одежды, произносит он, нехотя разрывая наш поцелуй. — Знаешь, сколько раз я думал о тебе, Лисица? Сколько раз представлял, что ты лежишь подо мной. Снова и снова.

— Ро-ма…

— Ты уехала, и я чуть не сдох, клянусь, — признается он. — Хотел найти тебя и придушить за то, что посмела так поступить со мной!

— Прости меня, — по лицу вновь бегут обжигающие слезы.

Он ласкает изгиб моей шеи, накрывает ладонью грудь, и там же спустя несколько мучительно долгих секунд оказываются его губы.

— Хочу тебя, слышишь?

Все, как и тогда… Только острее, ярче. Голова кружится, по венам разливается желание: взрослое, жгучее, бессовестное. Пальцы зарываются в его волосы, с губ срывается протяжное «ох», когда мы с ним становимся одним целым.

Рома… Здесь. Со мной. В эту самую минуту. Спустя столько лет…

Разгоряченные, опьяненные страстью, смотрим друг на друга точно сумасшедшие. В его горящих нежностью и вожделением глазах я вижу то же, что и прежде.

— Ты моя. Моя и ничья больше, Лисица, слышишь? — тяжело дыша, произносит в самые губы.

Мое израненное сердце оживает, бьется неистово о грудную клетку, пытаясь расправить крылья.

Я дорога ему.

Он все еще любит…

РОМАН

Кореец сидит с недовольной мордой. Условия доп соглашения ему явно не по вкусу. Вон аж дым из ушей валит, но деваться-то некуда. Поглощения не избежать, увы, потому что упадок там полный. Аристарх пытается выжать из него максимум, а я, наконец, достаю смартфон, чтобы посмотреть ответ Лисички.

«Ну что там у тебя?»

«Унылая встреча с корейцами. Скукота»

«Может, это немного поднимет твое настроение? Какое тебе больше нравится?»

Роняю телефон под стол.

Какого дьявола? Обалдела?

Рустам, сидящий по правую руку от меня понимающе ухмыляется. Старый козел.

— Роман Александрович, а Вы что думаете по этому поводу?