Помолиться за них, что ли, или вон Елену Ивановну попросить, чтобы помолилась?
За последние восемь месяцев у него третий раз такая маета душевная случается. Он умел с ней справляться, очищаясь от тянущей, тревожной мути, забывал и шел вперед, а Осип все помнил, анализировал и расстраивался, переживал за него.
Дима, он другой, не такой, как Осип. Осип холостяк по жизни и по крови, сексуально бравурный в свободное от работы время, таким был, есть и будет до гробовой доски. У Победного же кровь другого состава, ему семья нужна, любовь, дети, чтоб выбегали папку с работы встречать, ему по сути своей необходимо защищать, оберегать, работать для кого-то, не только для себя!
Для себя он вон уже сколько наделал – до хрена! И еще наделает, не умеет этот мужик на месте стоять – только вперед!
Но для себя ему перестало быть так интересно и захватывающе-азартно, как раньше, когда он еще не осмыслил, что уже застолбил, выстроил и сделал на данный момент.
Сорок лет – непростой возраст и для мужчин, и для женщин, но для мужчин труднее.
Хочешь не хочешь, а разум сам начинает давать оценки достигнутому, сделанному, взвешивать, упрекать за нерадивость, напоминать о том, что не успел и не смог.
Вот его и мытарит.
А с женщинами…
Первая жена, там все понятно. Да и Ира эта – ни уму, ни сердцу, что есть, что нет, да дура к тому же! Нарожала бы детей, взяла бы дом-семью в руки!
А-а! Что говорить, все так же расстроенно отмахивался Осип Игнатьевич. Было несколько женщин, с которыми встречался Дмитрий, настоящих, интересных, самодостаточных, весьма достойных, и Осип втайне надеялся, может, в этот раз…
Но Дима не загорался – увлекался, даже влюблялся, но легко и ненадолго.
А вот Машенька…
Между ними как полыхнуло что-то, как разряд электрический пробежал, Осип увидел, почувствовал, и это «что-то» ой какое не просто-о-ое!
«Дай-то бог!» – подумал он еще раз.
– Завтракать? – спросил у Димы.
– Позже. Поплаваю в бассейне.
«Ага! – порадовался подтверждению своих умозаключений, чувствований и выводов Осип Игнатьевич. – Не спалось, значит! Зацепила тебя Машенька!»
Когда они завтракали вдвоем на полюбившейся им обоим открытой площадке второго этажа в тентовой прохладце, Осипу в наушник что-то сообщили. Дима это понял по немного изменившемуся выражению глаз своего начальника службы безопасности. Киношные прижимания ладонью наушника в ухе, повороты головы, напряженное сведение бровей, подчеркивающее готовность к действиям, были так же далеки от сути и профессионализма Осипа, как планета Марс от матушки Земли.
Отправив добрый кусок яичницы в рот, всем своим видом излучая довольство вкусно и неспешно завтракающего человека, Осип неторопливым жестом промокнул салфеткой губы и сообщил:
– Игорь Алексеевич Конев ожидает у ворот и просит аудиенции.
Удача, махнув приветственно ручкой, послала Дмитрию Федоровичу воздушный поцелуй.
Игорь Алексеевич Конев прибыл пригласить на званый торжественный обед, устраиваемый в честь его спасителей, а именно Дмитрия Федоровича и Марии Владимировны, и с почтением просит не отказать.
«Значит, вариант первый, – ответив согласием, подумал Дима. – Случайная встреча».
Машка придирчиво рассматривала себя в зеркало, крутясь во все стороны.
Целых десять минут.
Завалив весь номер барахлом, она никак не могла решить, что надеть, перемерила все по два раза – и никак!
Она взяла с собой на всякий случай парочку вечерних нарядов, но обед – мероприятие дневное, и вечерние туалеты не к месту. Она бы по привычке мало обратила внимание на эту ерунду – надела бы первое, что попалось под руку и как-то соответствовало бы моменту, посмотрелась бы в зеркало: нормально?
Нормально – и забыла бы об этом думать, но…
Но столько смыслов сегодня вложилось в ее внешний вид – ой-ей-ей!
И подчеркнуть, что надо, и скрыть, что требуется, и желательно красавица-прекрасавица, и – не дай бог! – ничего чересчур и слишком, и упоминание о достоинстве и имеющемся в наличии статусе, и чтобы понравиться и поразить ого-го как!
И весь этот боезапас в одну мишень!
Для одного, конкретного объекта. Ну, не для Игоря же Алексеевича Конева!
Приняла решение, пришлось снова все убирать. Машка, ворча на себя за пристрастие к порядку, да еще в такой момент, раскладывала шмотье по местам.
Время потратила кучу и на выбор, и на наведение порядка, пришлось спешить, нервничать, суетиться, чертыхаясь сквозь зубы.
И вот. Встала к зеркалу.
Платье без рукавов из серебристого шелка чуть выше колен, широкой полосой, имитирующей пояс, стянуто в талии, мелкими складками широкой юбки шелестело вокруг бедер, серебристые босоножки на высоком каблуке в тон платью, сумочка к ним.
Серебристый был ее любимым цветом. Она и остановилась на этом платье, чтобы чувствовать себя более свободно, защищенной, что ли.
Никаких украшений. Волосы она подняла наверх, закрепив двумя серебряными заколками – надежными, старинной работы, подаренными ей коллегами на тридцатилетний юбилей. Удержать ее буйную гриву – не простая задача, современные заколки с ней не справлялись.