Девочка моя, или Одна кровь на двоих

Машкино «нет», которое он прочел во всей ее воинственной позе, лице, глазах, из которых летели обжигающие брызги шипящего серебра, поддало силы раздуваемому костру злости Дмитрия Федоровича. И то, что она согласилась, только когда встрял бывший муж, подбросило дровишек!

Победный, который контролировал всегда себя, свои эмоции, людей, вступающих с ним в контакт, неизменно владеющий ситуацией, отодвигавший чувства и эмоции на задний план, чтобы объективно осмысливать происходящее и держать под контролем, сейчас не осознавал, прав он или не прав, позволяя обвинениям бесконтрольно толпиться в его голове.

Обвинение, злость и разочарование.

Именно! Разочарование! Как обман, как в детстве шутка тупого взрослого, вместо конфетки подсунувшего ребенку один фантик!

И непонимание – как она, Машка, его бывшая Машка, чем бы она ни руководствовалась, могла выйти замуж и жить с таким человеком?!

Краем сознания, еще не затопленного чернушным коктейлем, Дмитрий понимал, что, не владея всей информацией, строить обвинения на собственных эмоциях – не самое умное занятие, и небезопасное к тому же, но остановить растущую и крепнущую в нем злость не мог.

Поэтому был Лев Семенович, облаченный в белое, недоумевающий Осип, который предпочел скрыться с его глаз, подчеркивание своего собственного социального статуса, недовольство самим собой и от этого еще большее погружение в мутную жижу злости.

После первых незначительных фраз, чоканья «за вас – за вас», он спросил, контролируя свои интонации:

– Я отвлек вас от важного разговора в кафе? Что это был за мужчина?

Машка никак не могла взять в толк, чего он злится. То, что злится и не просто злится, а кипит от злости, ей было понятно, как ясный день, – он щурил глаза, золото радужки полыхало, то выплескивая лаву, то придерживая. И она всем своим существом и обостренными нервами чувствовала это пугающее клокотание.

Из-за нее, что ли? Так пардоньте-с! На обед ваш она не напрашивалась, это была его личная инициатива. Что, пригласил и передумал, и теперь деваться некуда?

И разозлилась в ответ: «Ой, да и ладно! Пусть себе злится, мало ли поводов у хозяев жизни злиться!»

– Бывший муж, – ответила ровно, – мы развелись месяц назад.

– Судя по всему, он против, – холодно и малозаинтересованно заметил он так, чтобы поддержать разговор.

– Да какая разница: против, не против! – как о больном зубе, скривившись, сказала Маша.

– Вы переживаете? Обидел? Изменил? – спросил Победный тем же тоном.

Она посмотрела на него, помолчала, отвернулась к созерцанию спасительных речных пейзажиков, мимолетно отметив про себя, что к великолепным блюдам, предложенным на обед, ни она, ни Дмитрий Федорович почему-то даже не притронулись, предпочтя по глоточку потягивать вино и делать вид, что разговаривают о пустяках.

– Да, я сегодня громыхнула посылом. Но к семейным разборкам это не имеет отношения. Навязчивая докучливость чужого человека, который не понимает слова «нет», – все-таки ответила Маша.

– Как-то быстро, Мария Владимировна, через месяц и чужой? – чуть добавил в холодный тон тепленькой водицы удивления Дмитрий.

Машка снова повернулась и посмотрела на него. Дмитрий Федорович сидел откинувшись на спинку стула, нога на ногу, в руке бокал красного вина, в расслабленной, скучающей позе.

Ни поза, ни нарочитая холодность тона Машку не обманули, в нем по-прежнему что-то клокотало, но он держал под контролем свое «варево», хотя на Машку волнами накатывали его эмоции такой силы, что мурашки бежали по позвоночнику.

«Ну, пусть себе!» – снова отмахнулась она мысленно.

– Вы его видели? Оценили?

Он кивнул утверждающе – видел, оценил, но промолчу…

Машка отвернулась – лучше она на реку будет смотреть, так проще и безопаснее!

– Ну вот. А я не видела и не оценила. Я тогда ничего не видела.

Она замолчала. Ей хотелось облечь в слова свое выстраданное понимание, рассказать все Диме, но не Дмитрию Федоровичу, постороннему, не узнавшему ее человеку. Машка вздохнула – все равно он Дима, пусть и ставший другим.