Девочка на джипе

Он лежал, пока внимание не привлек голос неведомого певца. Дрожащий тенор заливался так самозабвенно, что слух отмечал каждое слово, как будто по-новому открытое этим златоустом.

…За що полюбыла
Чорнявого Иванко?
Иванко ты, Иванко,
Сорочка вышиванка.
Высокий та стрункий…

Андрей Петрович выбрался на берег. И ахнул от светлыни и размаха безветренного сентябрьского дня! Он лучился со всех сторон в блеске дождевых капель на камышах и траве, на стеклах и кузове «жигуленка», на деревьях. Какими-то выпуклыми и веселыми казались белобокие облака среди небесной сини, отраженной в пруду, а само небо — добрым, необычайно высоким, сулящим покой. Тонкой медвянью пахли отцветающие бурьяны. Улавливалась в разреженном воздухе горчавинка полыни. И разлет лога с ближними полями, и берег, и большая светозарная вода, и горизонт — вся эта величественная панорама степи до слез волновала и радовала.

И вновь думалось о дочери. Напоминает ли характером мать, что взяла от него? Неиспытанное ранее чувство — отцовское тщеславие — побуждало домысливать, представлять Наташу уважаемой, занимающей высокое положение. Рядом с ней была и Женя, которая казалась ему всё лучше…

Он вновь заметил лебедей в конце пруда, их изломанное легкой зыбью отражение, и долго в задумчивости смотрел на эту неразлучную пару. Осень, пора прозрения и грусти… Эх, Марина, Марина…

По раскисшему двойнику, со стороны злополучного моста, подъехала подвода о двух лошадях. Впереди горбился сухощавый цыган в мешковатом пиджаке, надетом на голое тело, и в приплюснутом картузе. Он-то и оглашал песней окрестность! Лошадки были отменно справными и, судя по порывистому шагу, не стары. Несмотря на грязь, шарабан, сбитый умелой рукой, едва успевал вращать колесами. Завидев рыбака, цыган натянул вожжи.

Андрей Петрович пошел ему навстречу, махая рукой.

— Уважаемый! Возьмите машину на прицеп! До грейдера.

— А зачем сюда ехал? — насмешливо возразил возница. — Илюшка, помоги. А я один… Но, кудлатая! — И стеганул по крупу рыжей кобылы махорчатым кнутом. Она дернулась, круто выгибая голову. Вторая лошадь, вороная, поневоле подалась за ней. Телега с разгона развернулась и остановилась впереди «жигуленка».

Илюшка спрыгнул на траву и примотал вожжи за ступицу колеса. Наблюдавший за ним Андрей Петрович от столь редкостного везения заулыбался.

— Я палатку соберу. И снасти еще…

— А сколько дашь? — разминая сигарету, буркнул цыган и прищурился. — Водки нема?

— Коньяк.

— Давай. Вместо денег. А после разберемся!

По весу определив, что спиртного кот наплакал, Илюшка стал прикладываться к фляжке короткими поцелуями. Вертя головой вслед рыбаку, мечущемуся туда-сюда, причмокивал языком и рассуждал:

— Кризис… Это у миллионеров и президентов кризис! А у нас с тобой какой кризис? Что с мине взять? Вот лошади, есть еще корова, телка, баба и трое короедов. Хаты своей нема. Не сгорит! На конеферме живем. Ты тоже — простой, на дешевой машине. Я коней пасу, охраняю. Ты на пенсии, дядя, рыбу ловишь. Что нам терять? А за подмогу у мине цена не меняется — магар щедрый. Ты чем ловил? — спытал Илюшка, наклоняясь к стекающему на траве садку, полному подлещиков и крупных карасей.

— Удочками.

— Ой, брешешь! От аккумулятора электричеством бил?

Разъяснения и рыбацкие хитрости Андрея Петровича, между разговором укладывающего в багажник пожитки, слушал цыган, пьяненько посмеиваясь. Вдруг оживился, до конца выцедил коньячок и отдал фляжку.

— А лучше — электричеством… На трех машинах из станицы начальники приезжали, глушили током. Я на другой день полмешка насобирал. Дурная рыба становится, еле плавает. Здесь её богато! А сеткой не схватить. Коряги. Омута страшные… А какой у нас с тобой кризис? Выпил малость, песню завел — и жить можно. Моя бабка учила, — она всех лучше в Мариуполе гадала, — птичка по зернышку клюет и сыта, а свинья жрет ненасытно и не остановится, пока не заколют. Всего золота не захватишь. Дают — бери, а бьют — беги. Главное, чтоб душа не горевала… А кем же ты, дядя, хозяйкиной дочке доводишься? Разбудили ни свет ни заря, заставили по грязюке ехать.

— Какой дочке? Не понимаю.

— Той самой. Женьке.

Андрей Петрович снова улыбнулся от прихлынувшей теплоты, от мысли, что позаботилась… внучка, которая уже относится к нему как к знакомому человеку. И от этой охватившей радости воскликнул излишне громко:

— Близкий родственник! Ну, давайте трос крепить?

Илюшка собственноручно зацепил его за железный рог, привинченный болтами к задку подводы. Андрей Петрович завел мотор. Лошади, атласно блеснув боками, дернули и потащили, взбодренные возницей. «Жигуленок» юзом заскользил по влажной траве. Везти машину по раскисшей дороге и обочине оказалось далеко не просто. Её мотало из стороны в сторону, слой грязи на колесах приходилось время от времени счищать лопаткой. К тому же цыган жалел лошадей, давал им отдыхать. Наконец, добрались до «профиля», как называли старую дорогу.

Илюшка слез с подводы, пробубнил с хмельным раздражением: