Девочка Надя, чего тебе надо?

За раскрытыми окнами (подоконник низкий) стояли и слушали разные люди. Надя подошла. Захлопнула резко окно. И второе тоже. Только что стекла не выпали, а зрители-слушатели отшатнулись разом.В цехе — грохот привычный. Вся эта музыка обыкновенная.

Уже открыли буфет — обеденный перерыв скоро. Покупают колбасу, булки, кефир.

Надя! — на ходу остановила ее Вера Разнова, слесарь из ее бригады.

— Что тебе? — хмуро спросила Надя.

Из милиции звонили! — сбиваясь, говорила Вера. — Лизу на вокзале забрали!

Оставьте меня в покое! Забрали — и очень хорошо.

Надя!..

Что — Надя?

Всю ночь сидит! — вздохнула Вера.

Из какой милиции звонили? — спросила Надя хмуро.

Неразборчиво говорили, Григорий Матвеевич все записал.

По коллектору в кабинете начальника цеха передали:

Первый цех... Смолиной немедленно зайти к сек­ретарю парткома. Смолиной — к секретарю парткома.

Надя шли сначала двором, между майских, зеленею­щих свежо деревьев, мимо корпусов, по аллее.

По дороге ее поймал на ходу Костя. Но Надя даже не остановилась. Пошли рядом.

Ты обедала? — спросил Костя.

Тебе-то что?

Я по селектору слышал, — сказал Костя. — В чем дело?

Не знаю я, в чем дело. Надо дочку к маме везти, а то свихнешься ото всех этих забот, — сказала Надя.

- Купи мне какую-нибудь булку, что ли, и молока и вот здесь посиди. Я скоро. Сам-то поел чего-нибудь?

Ладно, ты иди, — сказал Костя. — Вот эта скаме­ечка, запомнишь? Напротив клумбы. Иди...

...Секретарь парткома ждал Надю на скамеечке в тени — жаркий был день. Секретарю было лет сорок, не больше. Был он в светлом пиджаке, в белой рубашке без галстука, и вообще выглядел празднично.

Ну что? — Надя присела рядом.

Жара, — сказал секретарь, а звали его Гришей.

Ладно, жара, — сказала Надя. — Это все понят­но, что жара. В чем дело, кроме жары?

Ты торопишься? — спросил секретарь парткома.

Представьте себе, тороплюсь, — ответила Надя. — Что такое? Не тяни.

Что ты Мухиной наговорила? —спросил секретарь.

Уже нажаловалась? Быстро...

Да не в этом дело...

А в чем? — спросила Надя. — В чем?

А черт его знает в чем, — сказал Гриша. — Нельзя людей обижать, понятно?

Нет, непонятно.

Да все ты понимаешь... — Гриша стукнул ладо­нью об скамейку. — Она у нас двадцать пять лет прора­ботала. Сечешь? Двадцать пять лет.

Ну и что? — сказала Надя.

Ну, раз ты так говоришь — ну и что? — ну, что я тебе возражу? Дура ты, и все тут.

Знаешь, можно сто лет какие-нибудь гайки завин­чивать. Что, я должна за это ей в ножки кланяться? Да завинчивай — ради бога! А меня в свою грязь не мешай!

Грязи испугалась?

- Не испугалась, — сказала Надя. — Знаешь, дру­гое — мутит меня ото всего этого... Вот она рабочая, ты считаешь — я тебе верю, — нормальная, хорошая, стаж у нее приличный. Чего она за звание это прячется — рабочая? Чего? Раз рабочая, значит, все можно, да? И сын подонок, а, видишь, одна воспитала! Значит, и никто не виноват! Да он же у нас работал, я узнавала! Удобно сейчас рабочим быть! «Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем!» Вот он был, при маме, ничем, никем, а ты мне на безотцовщину не ссылайся — и без отцов растут, а он рабочий, так назы­ваемый, и его не тронь...

А насчет урановых рудников и расстрела ты прав­да обещала? — спросил секретарь парткома.

Так, но ходу пришлось, - сказала Надя. — А вооб­ще я не сгоряча сказала ей, и обратно слов своих не беру.

И камнями забросать? — спросил секретарь. — Было?

Камней не было, — сказала Надя. — Булыжника­ми. Жаль, до этих самых его лагерей не докинешь... Раз­ве что какой-нибудь баллистической ракетой.

Слава богу, ракеты тебе не дадут, — сказал секре­тарь парткома. — Откуда в тебе все это?

Что? — спросила Надя. — Что ты имеешь в виду?

Надя, люди-то — они живые. Старые уже, не переделаешь, — сказал Гриша. — Да и молодых кнутом не возьмешь.

Слышала, слышала! — сказала Надя. — То кнут, то пряник. Мура все это!.. По справедливости, не свое ты место занимаешь, Гриша. Характер у тебя — никакой. Всем ты хороший, для всех. Вроде меня... Всех тебе жалко. Жалко, да?

Ну, ты даешь! — сказал Гриша. — Опомнись, Надя. Жалко — да! И тебя тоже.

Ты меня не жалей! Ты себя пожалей! — Надя встала со скамейки. — От твоей жалости люди только мучаются. А тебе так удобно. Добрый какой! Уж лучше последней сволочью быть, чем никаким! Да пусть меня ненавидят, лишь бы дело шло! А ты всем оправдание на­ходишь, всем! Живые люди!

- Живые, — сказал Гриша. — В этом все и дело.

А я говорю — нет! Пока их не раскачаешь — бред, пустота! За что жалеть? Нажрется себе перед телевизо­ром, и «шайбу!», «шайбу!» Стакан врезал — и по новой!

Интересные у тебя, Надя, знакомые, — сказал Гриша. — Шайбу — это хорошо...

- Новые идеи нужны! Понимаешь? Социализм — не жратва, не в гости ходить!

Погоди ты про социализм!.. — вздохнул Гриша. — Какие-то у тебя замашки: все сразу, всех сразу... Нехо­рошо получилось с Мухиной... Нельзя так...