Девочка-наваждение (СИ)

— Так, Алис, ты главное ничего не бойся. Тебе вредно нервничать. Степан и Григорий побудут с тобой, пока проверяют твою неожиданно появившуюся родственницу. Это — тебе, — он передает мне новенький смартфон, — Номер свой я вбил. Будет что-то непонятно, звони, во всем разберемся.

Я принимаю телефон и кошусь на мужчин.

— Матвей, мне так неудобно. Это столько денег… — лепечу я.

Не по доброте же душевной сюда заявились эти молодцы.

— Алис, станешь добропорядочной немецкой фрау, все вернешь, если тебя так напрягает моя помощь. А сейчас просто скажи "спасибо".

— Спасибо, — лепечу я, не представляя, что когда-нибудь смогу отплатить ему за его доброту.

— Мне пора, — Матвей треплет меня по плечу, кивает мужчинам, разворачивается и уходит.

— Пока, — говорю пересохшими губами в его удаляющуюся спину.

Паршивое чувство одиночества заполняет меня, вызывая желание взвыть, словно раненый зверь.

— Не волнуйтесь, — говорит Степан, — Вы сейчас с нами поедете в гостиницу. Это на пару дней, пока будет идти проверка данных вашей родственницы. Все будет в порядке.

Встаю и иду с ними, очень надеясь, что так всё и будет.

Глава 7

Борис

Сижу в своей комнате и тупо пялюсь в телефон. Жду звонка от Артема.

В голове хоровод из разных мыслей. Основная — где Алиска и что с ней. Жива ведь? Жива… Не может быть, чтобы отец… Нет, даже думать о таком не буду. Иначе с ума сойду. Мне итак до помешательства осталось чуть-чуть. Тревога не отпускает ни на минуты. Больше всего мне сейчас хочется сгрести девчонку в охапку и уехать отсюда, куда глаза глядят. Надо было раньше. Но разве я знал? Я предположить не мог, что все так повернется.

В дверь стучат. Я, даже не открыв дверь знаю, кто это. Мать. Она ходит за мной третий день, как привидение. Все твердит, что ей со мной нужно поговорить. Весь фокус в том, что мне не нужно. Не представляю, как должен проходить этот разговор. Что может она мне сказать, после того, ЧТО они с отцом сделали?

Стук повторяется.

Подскакиваю на кровати.

— Да сколько можно уже! — распахиваю дверь.

И точно, стоит на пороге. Поджала губы и неодобрительно смотрит.

— Боря, нам с тобой нужно поговорить.

Мне вдруг становится интересно, что она хочет мне сказать. Что она может мне сказать…

Я открываю дверь шире, приглашая ее войти.

Мать приободряется, это заметно по тому, как она выпрямила спину и вплывает в мою комнату.

— Присядь, — кивает мне на мою кровать.

Сама же располагается в кресле.

Сколько таких бесед уже было. По разным поводам. Но той связи, которую я еще недавно ощущал с родителями. не стало.

Складывает руки на коленях и начинает. Такое впечатление, что она долго готовилась. Возможно, даже репетировала у зеркала. У меня же не проходит чувство фальши всего происходящего.

Ну, не могут люди, которые на самом деле желают мне добра, так поступать!

— Боря, я хочу, чтобы ты успокоился. Этот твой бунт… Ты очень огорчаешь папу. Ведь ты же сам хотел, чтобы эта девочка сделала аборт. Прости, я читала твою переписку. И это как раз понятно. Потому что отвечать за кого-то в столь юном возрасте, когда еще за себя не можешь отвечать — это трудно. Папа же… Он хотел, как лучше.

Меня тошнит от ее лицемерия.

— Как лучше? — повторяю я глухо, — Мам, о чем ты вообще говоришь? Ты сама себя слышишь? Отец и те, кто ему помогал, совершили преступление. Преступление — понимаешь ты это?!

Повышаю голос.

— Да, я струсил, когда узнал. Я испугался. Ребенок — это не игрушка. Я это осознаю. Но насильно, мама? Вы вообще с ним в своем уме?

Ей не нравятся мои слова. Выражение лица очень быстро меняется из благожелательного на хорошо мне известное — "Как ты смеешь так со мной разговаривать!"

— Борис, ничего страшного не случилось! Так и правда лучше. Для всех. Включая эту девушку. Она что думала? Что забеременеет и мы будем ее всю жизнь содержать? Ее и ее этого?

Такие разговоры следует вести под анастезией. Слишком больно. Слишком велико разочарование.

— Этого? Мам? Этого? Так-то это был и мой ребенок тоже. Такой же, как я для тебя.

— Нет, не такой! — раздается от двери.

Отец. Он-то зачем пришел?

— Ты рожден в законном браке от достойных родителей. А твоя подстилка — уличная приблуда, которая не знает куда ткнуться, чтобы заработать миску с едой. И ты всерьез веришь, что был один-единственный?

Это еще хуже, чем нытье матери.

— Не смей! — рычу я на него, — Не смей так про нее! После того, что ты с ней сделал!

Он тоже в ярости.

— Вот что, Борис. Я скажу тебе всего один раз. Это ты не смей так себя вести в моем доме. И транжиря мои деньги. Если тебе что-то не устраивает — ты совершеннолетний. И можешь заниматься всем, чем тебе заблагорассудиться. Я ясно выразился?

После его слов до меня доходит — я не смогу. Не смогу здесь оставаться. Каждый день видеть их и притворяться, что все хорошо?

— Более чем! — чеканю я в ответ, — Вот бумажник, здесь все — карточки, деньги, которыми ты так козыряешь. Вот ключи от машины, вот ключи от дома. Извини, одежду снимать не буду. Голым на улице я буду странно смотреться.

Он смотрит скептически, скорее даже насмешливо.