Девочка по имени Зверёк

Я не знал, в начале моего пути, какому монашескому ордену принести обет. Сердце мое искало. Единственное, что я знал точно, что хочу служить Нашему Спасителю, борясь за чистоту Его учения, против ереси, искореняя самую малую погрешность и малейшее отступление от Истины. И я нашел! О да, нашел… Dominicanes – доминиканцы. Или лучше – Domini canes, что значит «Псы Господа» – так еще называли себя члены ордена Святого Доминика. Ордена проповедников, – нищенствующих, но организованных, воистину как дисциплинированная армия! – отвоевывающих и возвращающих в лоно Церкви заблудших овец, еретиков. Ниспровержение ереси – в этом состояла цель и особая миссия ордена доминиканцев.

Единственным орудием в этой борьбе с ересью, где бы она ни появлялась, должно было стать красноречие – убеждение проповедью, подкрепленное личным примером нестяжания и верности Христовым заповедям. Эти высокие принципы покорили мое пылкое сердце. И мне казалось закономерным и в высшей степени справедливым даже то, что именно доминиканцы создали Святую палату и взяли под свой контроль инквизицию Испании.

Моя тяга к книгам и просвещению стала последней каплей, склонившей чашу весов моего выбора в пользу ордена Святого Доминика: доминиканцы осуществляли цензуру книгопечатания и продажу книг, а пост Учителя Священного Двора всегда занимал доминиканец – это ли не было доказательством правильности моего выбора?

Настоятель Санта-Крус, фра Томас Торквемада, стал для меня олицетворением непреклонного человеческого духа в его стремлении к истине. Он был настоящим аскетом: не ел мяса, не носил ни тонких одежд, ни даже льняного белья. С равным презрением отвергал и титулы, и звания, и материальные блага; был равнодушен к восхвалениям и безукоризненно честен: он даже не позволял себе содержать родную сестру, а ведь был настоятелем большого монастыря! А как он был целомудрен! И это человек, поднявшийся из безвестности простого монаха к вершинам власти и репутации святого! Отец настоятель стал для меня образцом для подражания. Я был горд иметь его наставником и мечтал сравниться с ним – со временем, разумеется! – в аскетизме, несгибаемой воле и безжалостности к себе и врагам истины.

Падре Бальтазар, замолчав, взял дрожащей рукой чашу с горьким травяным настоем, поднес к губам, но, даже не пригубив, опустил руки. Голова его поникла. Вероника подсела ближе, подхватила готовую упасть и пролиться чашу и вновь протянула ее падре. Он отпил несколько глотков, не замечая горечи напитка, и продолжил:

– Да, несгибаемая воля – вот что пленило меня больше всего! Когда фра Томаса избрали духовником королевы Изабеллы и самого кардинала, я обрадовался: по моему мнению, это был безошибочный знак верности и моего пути. Когда он стал одним из восьми руководителей Святой палаты Испании, я возблагодарил за это Бога. А когда его назначили – я уже был тогда монахом – Великим Инквизитором, сердце мое исполнилось ликования в ожидании великих дел и свершений! И я последовал за ним сюда, в Севилью, где трибунал инквизиции к тому времени уже был учрежден. В то время я последовал бы за ним куда угодно, хоть в саму преисподнюю! Куда он, я надеюсь, и угодил после смерти. Да только теперь следовать за ним я не желаю!

Ты спросишь, что изменилось? Ничего. В том-то и дело – ничего! Это я раньше был слеп! Инквизиция оказалась спящим до поры до времени чудовищем. Он, именно он, фра Томас Торквемада, пробудил его своим беспощадным стремлением к тому, что он – только он! – полагал истиной. Я прозрел. Но не тогда, когда в Сеговии, Севилье, Толедо и Авиле запылали костры инквизиции, на которые отправляли ни в чем не повинных людей – несчастных, опороченных завистливыми соседями, да и просто глупых и необразованных, не умеющих ответить на вопросы, запутавшихся под градом обвинений суда. Если я и жалел их, то не слишком-то сильно. Ведь это делалось Christi nomine invocato – именем Христа!

Я прозрел, когда на аутодафе, в эти же костры, полетели книги. Тысячи книг и рукописей, содержащих уникальные знания, собранные за века гениальными учеными, были уничтожены только потому, что написаны были либо до Христа, либо учеными-нехристианами. Это ли не чудовищно! И тогда я увидел, какую зловещую услугу оказал брат Томас Испании: жесточайший террор, всеобщая слежка и доносы, казни и высылка всех неугодных, и в первую голову, заметь, трудолюбивых и образованных – мусульман и евреев. И поверь, у меня есть веские основания подозревать, что интереснейшая культура Нового Света, который именно Испании было суждено открыть, также будет уничтожена. Christi nomine invocato!!!

Эти последние слова приподнявшийся над подушкой падре, наверное, прокричал бы, но сил не было – и вырвался стон.