Что же произошло? Почему он оставил их с Учителем в лесу? Почему в таком отчаянии покидает родной край? Но именно здесь сон-видение обрывался, всегда обрывался! За ним, на грани пробуждения, следовала невероятная вспышка света, переносившая сознание Вероники в реальность.
…Как бы то ни было, теперь они с Ольвином встретились. А то, что тогда в Кадисе это был именно он, Вероника нисколько не сомневалась. Пусть и выглядел он теперь по-другому – уж с изменением внешности «давно» ей знакомых людей Вероника свыклась! Смущало то, что Учитель забыл или не хочет помнить об этом ее замужестве. Спросить она не осмелилась (ведь и она сама вспомнила об этом не так давно), а что делать – не знала. Пусть уж все идет теперь как-нибудь так, само по себе…
А в Севилье, в первый же день по прибытии, не откладывая, падре повел ее на встречу с каким-то высокопоставленным священником. Неужели это был сам архиепископ?
– Я хочу быть уверен в сроках пострига. Он только посмотрит на тебя, дитя мое, всего лишь – посмотрит. Но этот человек высокодуховен и необыкновенно проницателен. С его советом нам с тобой будет значительно легче принять решение.
«Принять решение о постриге? – У Вероники дрогнуло сердце. – Боже правый, я пока не готова! Неужели нельзя хоть немного подождать?»
Она стояла посреди роскошного зала перед архиепископом на негнущихся ногах, мяла в потных ладонях край платья и только робко взглядывала из-подо лба в сторону большого кресла и сидящего на нем человека преклонных лет в дорогой сутане. Тот молчал. Молчал и падре Бальтазар, замерший за спиной Вероники. Замерли и два монаха у кресла, низконизко склонив свои капюшоны и зажав в руках длинные четки. В тишине, казалось, звенел от напряжения воздух, и даже легкие пылинки, не дерзая плясать, застыли в луче солнечного света, расчертившем надвое зал от окна до середины.
Наконец архиепископ кивком подозвал падре и произнес всего одно слово, неведомо как долетевшее до слуха замершей, натянутой как струна Вероники:
– Ждать!
Архиепископ благословил всех; повинуясь его едва заметному жесту, подскочили монахи-келейники – опираясь на их локти и на свой посох, он степенно удалился.
Падре Бальтазар не казался разочарованным:
– Будем ждать, – только и заметил он.
«Ждать», – успокоилось сердце Вероники.
Незаметно прошла осень…
Приятно неспешная работа в саду, заготовка сухофруктов и цукатов, чистка орехов под дружное пение сестер, осенний eleemosinarium (жертвование фруктов и овощей бедным), засолка рыбы перемежали привычную церковную жизнь.
Прошелестела легкой пеленой дождя недолгая зима…
Ровно, недымно горел огонь в камине у падре, уютно поскрипывали о пергамент перья, вкусно пахло корицей от горячего напитка с вином… На Рождество в обитель заявились визитаторы, церковные наблюдатели от Святой палаты, и чуть было не испортили праздник, углядев излишнюю трату свечей за скрипториями и в трапезной, а в придачу – мелкие нарушения дисциплины. О последнем они и не прознали бы, да подоспела услужливая Франческа. Эдакой ее прыти подивилась даже сестра Лусия! «Бродячие шпионы!» – прошипел падре то ли о визитаторах, то ли о Франческе с Лусией – «язвах обители», как он их иногда называл. Его тоже могли допросить, и дело наверняка кончилось бы плачевно. И, зная несгибаемую и прямолинейную в таких ситуациях натуру падре, мудрая матушка Тересия, припевая самые сладостные гимны непосильным и высоким трудам отцов-визитаторов, под белы руки отвела «дорогих гостей» прямиком в трапезную. А уж сестра Урсула так расстаралась, что превзошла саму себя, и через час обо всех обнаруженных недочетах было начисто забыто!
Волнами цветущего миндаля и апельсиновых деревьев нахлынула весна…
Перед Святой неделей всей обителью готовили украшения для статуи Девы Марии – цветы, кружева, расшитую корону. Вероника в упоении плела цветочные гирлянды для Пресвятой Девы. Сестры постарше говорили, что в эту Пасху их процессия будет, пожалуй, самой пышной в Севилье! А сестры помоложе весь пост разучивали новые песнопения и повторяли, чтобы не забыть, как будет проходить шествие со сценами из Страстей Господних. И когда в Великую субботу зазвучали их необыкновенно нежные голоса и торжественно зазвонил колокол, в толпе многие заплакали: так трогательно и дивно красиво все вышло!
Незаметно в Севилью втекло жаркое лето…
Особенно жаркое в этом году. И особо томительное: все чаще Вероника думала об Ольвине. Как-то раз ей вдруг пришло в голову, что она не сказала ему там, в Кадисе, где ее, собственно, искать. Эта мысль не давала Веронике покоя, и она все чаще стала подумывать о том, что, видно, опять придется идти в порт. Ведь до порта Ольвин точно доберется. А вот дальше? Так что по всему выходило – надо как-то попасть в речную гавань. А там… будет видно!