Девочка по имени Зверёк

Ночью Вероника металась в постели и то проваливалась в удушливо-навязчивый сон, то ошалело вскакивала, растерянно озираясь и утирая со лба пот. Во сне Ольвин искал ее в порту, а она была рядом с ним, пыталась схватить за руку, дотронуться до плеча, но ее ладони проходили через его тело как воздух, а горло не могло исторгнуть ни звука, хотя она кричала Ольвину в самые уши: «Я здесь! Я жива!» Все тщетно – он не видел, не слышал и не осязал ее, словно Вероника стала призраком. Так было и в тех снах, где Ольвин уплывал на корабле из родной страны.

Она встала и оделась: «Не могу здесь больше! Надо выйти на воздух». Днем она частенько пряталась в дальнем конце сада, чтобы побыть в уединении, помечтать, помолиться. Там, под старым кипарисом, за миртовыми кустами у самой ограды было ее «убежище», почти такое же, как некогда в саду отчего дома. Сейчас ноги сами несли ее через непроглядную темень туда, где иногда она укрывалась и ночью этим невыносимо жарким летом. Вероника не думала о том, что нарушает правило не покидать ночью кельи и что может быть наказана за это: знала, что проснется точно перед рассветом и пойдет сразу к утрене. Гд е ее и встретит дежурная сестра. Так всегда было.

Как-то раз при обходе сада старый добрый Томас, немой монастырский сторож, наткнулся на нее спящую, но лишь покачал головой. Прежде чем Вероника проснулась, он, видно, долго стоял над ней с фонарем, так его ошеломила «находка». Вероника улыбнулась ему, щурясь со сна от падающего на лицо света. А старик вдруг протянул свою морщинистую руку и ласково погладил ее по щеке. Еще раз покачал головой и удалился – фонарь тихо уплыл молочным пятном меж миртовых и олеандровых кустов, покачиваясь и дрожа в старческой руке. Больше Томас никогда не беспокоил ее. Правда, порой Вероника стала находить в «убежище» неожиданные подарки: то оливки, то апельсин, то крошечный пряник.

«Слава богу, здесь не так жарко. Все-таки у меня здесь хорошее место, – удовлетворенно подумала Вероника, свернувшись калачиком, – и Анхелике тоже понравилось!»

Однажды она показала это укромное место подружке. Боялась только, Анхелика затревожится: мол, как бы чего не вышло. Но что не проболтается – в этом Вероника была абсолютно уверена. Анхелике место очень понравилось. А устроившись поудобней на траве, она вдруг как-то странно взглянула на Веронику и, потупившись, проговорила:

– Я так тебе благодарна.

– За что? – искренне не поняла Вероника.

– Ты… многое для меня сделала… – Анхелика подбирала слова.

– Когда защитила от Лусии? – предположила Вероника.

– Не только, – по своему обыкновению еле слышно произнесла подружка, – хотя за это тоже, конечно. А еще я перестала бояться! Ты долго ничего не спрашивала… И дала мне возможность не объясняться, не оправдываться. Помнишь, ты хотела узнать, как я сюда попала?

– Если не хочешь…

– Нет-нет, теперь хочу. Правда, ничего особенного ты не услышишь… – Анхелика помялась немного и продолжила: – В общем, я очень полюбила одного человека. Мы с ним выросли вместе и, признавшись друг другу в любви, решили, что обязательно поженимся. А в согласии родителей были уверены. Но когда он посватался, отец та-а-ак рассердился! Диего был небогат, может, в этом была причина? Отец ничего не объяснил и посадил меня под замок. Диего через верную служанку передал записку: он предлагал бежать с ним. Но я не решилась. Только попробовала просить за него перед отцом, да еще… Ох, да что теперь… в общем, сдуру ляпнула, что так люблю Диего, что, мол, готова с ним хоть на край света! Думала, родители смягчатся. Вот он – мой край света! – она мотнула головой назад, за плечо, где за садовыми деревьями тянулся над кронами к небу высокий шпиль с крестом.

– Они насильно упекли тебя сюда?! – ахнула Вероника.

– Нет, что ты! Здесь я по своей воле. Стать монахиней – невестой Христовой! – служить Господу, что же лучше? А теперь я и Лусии не боюсь!

– А твой Диего? – нетерпеливо спросила Вероника.

– А, Диего… Он женился.

– Как это – женился?!

– Как все. А через служанку передал, что женится с горя: из-за того, что я предала его, отказавшись бежать с ним. А я еще и не думала тогда о монастыре…

У Вероники чуть не вырвалось: «Да ведь это он предал тебя!» Промолчала.

– Сюда я сама попросилась, – продолжила Анхелика обыденным тоном, – родители сопротивлялись, да только тут уж я настояла.

Несмотря на обыденный тон, Вероника чувствовала, что сердце Анхелики еще томится обидой и горечью. И просто обняла подружку, а та, склонившись на ее плечо, вдруг безудержно разрыдалась. А Вероника не останавливала ее: если долго не плакать, такие горячие чувства могут сжечь душу! Это отчего-то было Веронике понятно и близко. Только подумала: «Как все бывает спутано в душе: и радость служения Богу и – обида на бывшего возлюбленного…»

– Я давно не плакала вот так, чтобы сердце освободить, – почти совсем успокоившись, но еще слегка всхлипывая, проговорила Анхелика. – Спасибо тебе. Можно я буду иногда приходить сюда? Можно? Спасибо.

* * *

– Анхелика, мне надо в город.