Девочка с острова цветов

Самой деревни не видно было с моря, лишь одинокая ленточка дыма тянулась над склоном, выдавая людское поселение. Но пляж не был пуст: тонкая фигурка вышла из тени деревьев к краю прибоя и замерла, глядя на приближавшуюся лодку. Солнце вычертило ее ярко, четко, и брат Рикарду с изумлением увидел, как золотом сверкнули белокурые волосы. Чем ближе подходили они, тем меньше оставалось сомнений – эта изящная, стройная молодая женщина не из местных племен.

Еще несколько мгновений, и монах рассмотрел ее лицо, поймал взгляд взволнованных голубых глаз. На его землячку она тоже не была похожа. «Откуда же она родом? – пытался угадать брат Рикарду, от удивления забыв приличия и прямо-таки ощупывая незнакомку взглядом. – Англия? А может, француженка? Или и вовсе откуда-то с севера. Но как, ради всего святого, она попала сюда?»

Едва лодка ткнулась носом в песок, брат Рикарду поспешил навстречу загадочной женщине, не дожидаясь возможности сойти на берег, не промочив ног и края одеяния. Но незнакомка, хоть и казалась не менее удивленной и заинтересованной, прошла мимо, лишь улыбнулась мимолетно и устремилась к чему-то за его спиной.

Брат Рикарду оглянулся и понял: предположение о том, будто девушку удерживают силой, было ошибкой. На тюремщиков и насильников не смотрят с такой преданностью, не ждут их на берегу, не бегут встречать, сбиваясь с ног. Какой бы ни была причина столь странного союза, но незнакомка искренне любила своего угрюмого дикаря, только слепой не заметил бы этого.

«Женщины, – снисходительно подумал монах, ожидая в сторонке, пока красавица налюбуется на своего милого. – Воистину, существа жалкие, слабые и падкие на грех. Стоит лишь на миг ослабить строгий надзор, как ваша сестра забывает о благочестии и спасении души и радостно предается пороку».

Наконец на него обратили внимание. Смущенно улыбаясь, женщина подошла, и брат Рикарду невольно залюбовался ее красотой. Ее лицо, застенчивая улыбка, румянец, едва заметно пробивавшийся сквозь золотистый загар, были такими милыми, что не могли не расположить к ней и самого строгого аскета.

Монах заговорил по-португальски, но она не понимала. Испанский вроде был ей знаком, но женщина с трудом смогла вспомнить лишь несколько простых фраз. К счастью, монах был просвещенным человеком и знал много языков, потому смог понять тот, на котором она начала с ним говорить, запинаясь и подбирая слова.

Ее звали Абигаэл, и была она родом из Фландрии. В детстве ее вывезли из родного Антверпена на судне, направлявшемся в Индию, но из-за кораблекрушения она оказалась на островах, не отмеченных на карте. Сказав об этом, наскоро расспросив, из каких земель прибыл брат Рикарду и для чего он решил посетить ее деревню, Абигаэл проводила гостей в дом, устроив со всем возможным в столь примитивном жилище уютом, и, пообещав вернуться к этому разговору позднее, оставила их на некоторое время и убежала суетиться по хозяйству. Воротившийся из дальнего плавания возлюбленный занимал её мысли больше, чем даже гость с Запада.

Но брат Рикарду к безделью не привык. Подкрепившись и утолив жажду, он немедленно отправился знакомиться с жителями деревни, не забыв взять с собой сестру Анну, которая явно искала случай улизнуть и посплетничать с местными женщинами. Прочитав ей короткую проповедь о вреде праздности и пустословия, монах вышел из дома Хиджу, самого крайнего в деревне, и увидел, что жителям тоже не терпелось познакомиться с ним.

Обладая своеобразной деликатностью, туземцы не толпились у порога, не обступили чужестранца, когда он вышел наружу. Но брату Рикарду показалось, будто все они побросали свои занятия и собрались неподалеку, наблюдая исподтишка. Монах огляделся.

Деревня являла собой два ряда домов, тянувшиеся вдоль крутого берега. Позади них лежало лоскутное одеяло поля, укрывая подножье лесистого склона: яркая зелень высоких всходов, желтоватые участки вызревающего риса, расчерченная на квадраты гладь воды, сверкавшая на солнце. На противоположном от дома Хиджу краю улица заканчивалась просторной площадью с ритуальными сооружениями на ней.

Брат Рикарду не торопясь прошел вдоль хижин, спиной чувствуя настороженные взгляды, напряженно вслушиваясь – шепот ли провожает его или шорох листвы на ветру? Остановился на капище, залитом слепящим светом беспощадного полуденного солнца. Раскаленный воздух едва заметно подрагивал, как над жаровней, и казалось, будто узоры на столбе в центре площади извиваются, кривятся, дразнят, насмехаясь над монахом.

Осенив себя крестным знамением, он на миг зажмурился, и наваждение исчезло. «Сжечь, сжечь дотла всю мерзость! Благословенным пламенем очистить землю от скверны и выбросить в море пепел, дабы следа не осталось...»

– Нам бы поговорить с дукуном, – голос Анны, все это время тенью следовавшей за монахом, заставил его вздрогнуть, будто очнувшись.

– С языческим колдуном? Он склоняет людей к идолопоклонничеству, о чем нам с ним разговаривать! Мы для того и проделали весь этот путь, чтобы убедить их не слушать таких, как он.