Девочка с самокатом

Безумие, но ей кажется, будто его повесили совсем недавно. Иначе глянцевая бумага давно истлела бы или выцвела под палящими лучами солнца, отвесными стенами ливней или ледяным дыханием ветра.

«Никогда не сдавайся» – написано на той части плаката, которую у неё получается разглядеть.

Никогда не сдавайся.

Интересно, кому предназначалась эта мотивационная надпись? Интересно, видел ли её вообще хоть кто-нибудь, кроме неё?

Интересно, насколько глупо, глядя на болтающиеся по ветру обрывки этой рекламы, осознать, что действительно не будешь сдаваться?

Да, у этой игры не её правила, но для Эмбер происходящее никогда и не было игрой. Для неё всё было всерьёз, и потому она всегда выкладывалась по максимуму, всегда надеялась на себя, а не на кого-то другого – всегда.

Думая об игре, правилах и надежде на кого-то другого, она не может не вспомнить о Лиссе. Самая глупая, самая обидная, самая нелепая смерть. Будь её волосы собраны в пучок, как у Фредди. Будь у неё на ногах не каблуки, а солдатские ботинки, как у Эмбер и всех остальных. Ставь она на саму себя, надейся она на саму себя, а не на кого-то другого… И, кто знает, может быть, она уже была бы на финише, принимала бы поздравления и красовалась в объективах телекамер.

Она осталась бы живой, если бы не выбрала играть по правилам, с самого начала настроенным против неё. Если бы она не старалась кому-то понравиться, если бы она не пыталась следовать каким-то нелепым, безнадёжно устаревшим представлениям о том, как ей следует себя вести и как выглядеть, если бы она только…

«Зачем? – мысленно стонет Эмбер. – Зачем?» Зачем было строить из себя хрупкую неумеху перед лицом смертельной опасности? Зачем было отправляться на финальную гонку в одежде, мешающей двигаться? Зачем было делать ставку на красоту? Чтобы в очередной раз потешить самолюбие Вика? Чтобы стать для него красивым аксессуаром, от которого он не отказался бы до самых финишных ворот, а потом вырваться вперёд – и хитростью вырвать победу?

Эмбер думает, что на надгробии Лиссы хорошо смотрелась бы надпись «Играла по правилам, но не по тем», и отчаянно старается не думать о том, как они с Виком будут разбираться на финише, если вдруг окажутся первыми. До финиша ещё нужно дойти, и в идеале они придут туда вместе.

Ей не хочется верить, что Вик сможет поступить так, как поступила бы Лисса: вырваться вперёд на последней секунде, ударить из-за спины. Она злится на себя за то, что вообще размышляет об этом, за то, что ещё неделю назад считала Вика способным и не на такое. И даже, кажется, пыталась его ненавидеть.

Кстати, о ненависти…

«Технически, – вспоминает она слова Лиссы, – они ненавидят не тебя».

«Они не могут ненавидеть тебя, потому что не знают тебя».

Может быть, последние годы она видела в Вике только то, что он давал ей увидеть. И не особенно-то хотела смотреть. Он вёл себя как полный подонок, но даже этого полного подонка она ни за что на свете не сумела бы бросить на съедение живым мертвецам. «На самом деле на свете не так уж и много людей, которых действительно стоило бы бросить на съедение живым мертвецам», – думает Эмбер.

Конкретно в этом городе вообще не так уж много людей. И когда Эмбер замечает на другом конце улицы тёмный силуэт, припадающий на обе ноги сразу, но совершенно точно живой, совершенно точно не зомби, всё внутри неё превращается в туго натянутую струну.

Это Кэт, которая, кажется, тоже догадалась, где выход, и теперь движется к той же самой площади и той же самой трубе, но только уже без велосипеда.

Это Кэт, а в десятке метров у неё за спиной – визжащие зомби.

– 27-

Первое, что делает Эмбер, – моментально отводит глаза. Она не хочет смотреть на зомби и видеть их тоже не хочет.

Второе – поднимается на ноги, вздёргивая Вика за собой.

– Что? – хрипит он, щурясь на солнце, а потом его лицо сразу же становится очень серьёзным. Слишком серьёзным. Вик слышит.

– Я тебя не брошу, – быстро говорит Эмбер, стараясь успеть раньше, чем он начнёт в тысячный раз предлагать одно и то же. – И либо мы оба прячемся, либо оба бежим на выход. Вдвоём.

До выхода на самом деле не так уж и далеко. Ну, конечно, если в коллекторной трубе действительно выход. Чтобы это проверить, нужно только добраться до конца улицы, пересечь площадь и спуститься к рваному, разрытому спуску, похожему на то, будто земля в этом месте старалась вывернуться наизнанку. А потом – снова бежать, но уже по коллектору и надеяться на то, что до финиша осталось недолго.

Наверное, гораздо умнее было бы спрятаться и переждать, а потом, когда живые мертвецы забудут о них, высунуть нос из своего укрытия и проверить, действительно ли труба – не просто труба, но Вик сосредоточенно кивает и говорит:

– Тогда побежали.