Девочка с самокатом

Калани разворачивается к ним, задевая колени Эмбер плечом. С другой стороны заинтересованно приближается Стефан.

– Пережиток прошлого. – Джонни хмурится. – Пережиток прошлого – просто брать и считать крутым всё опасное.

– Если всё опасное – круто, – говорит Стефан, зябко обхватывая себя руками за плечи, – то моя последняя гонка была нереально крутой.

По нему видно, что сам он так вовсе не думает. Эмбер отмечает и болезненно скривившиеся губы, и отголосок страха, мелькнувший за тёмными ресницами… Забавно: ресницы у Стефана почти угольно-чёрные, а глаза – светлые, похожие на осеннее небо. Мальчишка с пушистой чёлкой и ямочкой на подбородке. Эмбер не может представить его на трассе, удирающим от зомби на, кажется, скейте (и да, должно быть, это действительно чертовски опасно), а спустя пару вдохов и выдохов понимает, что и себя представить не может.

Она честно пытается, но со стороны заваленная обломками, кишащая живыми мертвецами трасса никак не складывается с темнокожей девчонкой в грубых ботинках и широкой жилетке. Изнутри Эмбер не чувствует себя там неуместной, даже когда страх сжимает лёгкие липкой рукой, но издалека… Ей сразу вспоминается всё самое забавное, самое детское в собственной внешности: россыпь едва заметных веснушек на широком носу, и чёрные волосы, торчащие в разные стороны как перья нахохлившегося воробья, и узкие плечи, и выступающие косточки на запястьях, и ногти, которые она – с детства – чаще обгрызает, чем обстригает старыми ножницами.

Девочка, которая пару недель назад покупала в аптеке ромашку. Девочка, которая пару недель назад раскладывала товары по полкам и пряталась от собственной матери.

«Кто бы мог подумать», – мысленно говорит себе Эмбер.

– Как будто в мире и так не хватает опасностей, – продолжает тем временем Джонни.

– Хлеба и зрелищ. – Кристофер щёлкает пальцами. – Люди всегда хотят хлеба и зрелищ.

«Организаторы гонок, – думает Эмбер, – должны сделать себе татуировки с такими словами».

– Я имею в виду, что все эти журналисты… – Неловко взмахнув руками, Джонни едва не падает с кресла, но успевает восстановить равновесие. – Они делают опасность популярной, и ничего хорошего в этом нет. Что, если кто-то захочет повторить то, что мы делаем?

Голос Вика, раздающийся из другого угла, заставляет плечи Эмбер напрячься.

– Пусть повторяет, – медленно, почти равнодушно говорит он. Не мигая, он смотрит Джонни в лицо. – Если ты боишься, что подашь кому-то плохой пример, то, боюсь, ты его уже подал. По разу в каждом заезде. Впрочем, – он делает паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием, – всё ещё можно исправить…

Он ухмыляется, провоцируя, и Джонни предсказуемо вскидывается в ответ:

– Это как же?

Ухмылка Вика гаснет.

– Останься в живых, – со скучающим видом бросает он. – Вот и будет хороший пример.

Эмбер чувствует, как волосы на руках поднимаются дыбом. По коже пробегают мурашки, но она согласна с Виком – пожалуй, на этот раз абсолютно согласна.

– А мне всё равно, – неожиданно говорит Марк. Он вроде как бормочет исключительно в свою бороду, но получается так, что все его слышат. – Мне нечего терять, а здесь они хотя бы дают мне крышу над головой и возможность чуть-чуть заработать.

И это тоже можно понять.

– Нет никакого смысла гадать, кем вы станете для людей по ту сторону телевизора, – резко говорит Дженни, и голос её звучит грубей, чем обычно. – Два часа вещания в сутки. Два часа в сутки, Джонни. – Она кладёт руку на его худое колено, выглядывающее сквозь дыру в синих джинсах. – За это время ты не успеешь никому навредить.

В принципе, думает Эмбер, навредить можно и за гораздо меньшее время (она вспоминает пистолет за поясом у Антонио и розовую пену на губах Джулиана – это произошло так быстро, что она едва ли успела бы сосчитать до пяти), но, наверное, для них действительно нет никакого смысла в том, чтобы гадать, кем они станут для кого-то, кто видит их лица только по телевизору – и скоро забудет.

– Мне тоже нечего терять. – Это поднимает голову Кэт. Она проводит рукой по короткому ёжику волос и близоруко щурится, отчего её восточные глаза становятся похожими на две узкие щёлочки.

– И мне, – присоединяется Анна.

– И мне, – подхватывает ещё кто-то, Эмбер не успевает расслышать.

– А тебе? – Калани оборачивается к ней.

И Эмбер не знает, что на это ответить.

– Лилит увидела, как я уезжаю от зомби на самокате, – неловко говорит она наконец. – Мне нужно было в аптеку, и я решила срезать по дороге, на которой водятся мертвецы. Они напали на меня, но… – Она делает глубокий вздох, вспоминая, как это было. – У меня получилось уйти, а Лилит ехала мимо и всё это видела. Вечером она пришла ко мне домой и пригласила поучаствовать в гонках.

Только закончив, Эмбер замечает, что сейчас на неё смотрит уже не только Калани. На неё смотрят все. И далеко не во всех взглядах – понимание и тепло.

Что она сказала не так?

– Значит, – хищно улыбается Лисса, – с твоей жизнью всё было в порядке?

Вик фыркает. Ну да, конечно, в порядке. Где-то в горле ядовитым комком собирается злость.