Девочка со спичками

Когда Соколов наконец добрался до места, то просто встал на берегу, глядя на Катунь, полную мутной весенней воды, и долго смотрел в пуговичные глаза мягких игрушек, пытаясь понять, зачем он вообще приехал, – а ветер трепал дешевый целлофан на подвядших георгинах и гладиолусах, которые грудой лежали у стихийного мемориала, организованного местными.

Ему не было больно, нет, – он просто онемел, пытаясь распознать, где границы его тела, а где начинаются мир и его, Соколова, ответственность, вина и позор, преступление, наказание и забвение.

Любые слова казались ничтожными, и даже сам мост выглядел как картонная декорация из мыльной оперы. Игорь торчал на берегу соломенным чучелом, которое никак нельзя было оживить, только сжечь, – но даже спичку к нему поднести было некому – уже тогда.

17590ts56

Соколов с трудом ввел две последние цифры и нажал «отправить».

«Зачем, зачем ты это делаешь, не лезь, дай Рекрутову работать, она – преступница, с ней не надо говорить, ее просто надо убрать, она – шпион».

Ее искали уже сутки, очень осторожно и негласно, сотрудников центра прогнали несколько раз на полиграфе, но все было бесполезно: никто ничего не знал о настоящей Кире – или как ее на самом деле звали? Макс? Она сбежала в антипеленговой маске – камеры на выходе ее не распознали, – а потом пешком пошла через лес и, видимо, села в заранее спрятанную машину – и теперь отследить ее передвижения было невозможно.

Часы на его руке мигнули.

«Премьер-министр Китая, конфколл, 21:00».

Соколов не спал больше суток с момента выхода из «Капсулы», ничего не ел и только пил кофе, который исправно приносила ему в палату красноволосая медсестра. Он понимал, что встречу с китайцем, скорее всего, придется перенести – но тогда опять начнутся вопросы…

Он глянул на часы: без десяти шесть вечера. Пора было принимать таблетки, но он тянул, словно ожидая, что эти несколько минут изменят исход дела: внезапно ему доложат, что Макс нашлась, и не придется никому отправлять закодированное сообщение.

От боли грудь распирало – и он все-таки сунул руку в карман спортивных штанов, нащупал баночку с таблетками и зажал в кулаке. Пошел в ванную, шаркая ногами, как старик, сбросил одежду, поставил босую ногу на ледяную белоснежную поверхность душевой кабины, закрыл за собой дверцу. Включил воду, дождался, пока стекла запотеют от пара, и проглотил таблетку.

«Кира, Кира, Кира…»

Игорь сел на горячее дно душевой кабинки и стал крутить в руках баночку: брызги падали и разбивались о нее, капли медленно стекали по желтым пластиковым бокам.

Закрыл глаза.

«Дыши, дыши…»

Красноватый свет сочился из-под век, шумела вода.

Ему вдруг показалось, что таблетки не действуют так, как раньше: он почти не ощущал той волны спокойствия и умиротворения, которая накатывала на него каждый раз после их употребления.

«Мертвые не воскресают. Мы все возвращаемся к тому, с чего начали».

Макс перед его мысленным взором упрямо повторяла эту фразу – и стреляла себе в голову, раз за разом.

Пальцы Соколова потянулись к крышке баночки, вторая таблетка легла под язык.

«Мы все возвращаемся к тому, с чего начали».

«Где ты? Как ты вообще можешь быть связана с терактом… Я же ничего не прошу, я тебе не угрожаю, я просто хочу ответов, Кира… Я хочу правды!..»

«К тому, с чего начали…»

Он вдруг застыл от осознания – потому что понял наконец, где она.

«Мы все возвращаемся к тому, с чего начали…»

Мокрые часы безостановочно мигали. Он дернулся посмотреть – так и есть, пустое сообщение.

– Кристин, мне нужны одежда, маска и машина-гибрид с ручным управлением. Без камер и без охраны. У тебя полчаса.

* * *

Троицк-N на закате казался Соколову потрепанным, но каким-то потусторонне прекрасным, укутанным в золотистую пыльцу умирающего сентябрьского солнца. Игорь проглотил третью таблетку перед тем, как сесть за руль, – и, кажется, это было слишком.

Граница зрения помутнела, а в центре картинка, наоборот, углубилась и раскрылась дополнительными оттенками – так что теперь даже этот индустриальный городок-сателлит завораживал Игоря витиеватыми сводами и разнокалиберными крышами, как на старых открытках, которые вкладывали в детстве в жестяные коробки с печеньем. Город был живым и милым, звал выйти из машины, лечь где-нибудь на уличной лавочке и замереть с закрытыми глазами, слушая шепот только что ушедшего отсюда лета.

«Макс, Макс, Макс…»

Сердце колотилось в горле: Соколов знал, что она точно здесь, в глубине этого маленького сонного города, в той самой школе – она же буквально показала ему это во сне, она звала его прямым текстом: «Мы все возвращаемся к тому, с чего начали» – и потому он вел машину яростно и рвано, словно опаздывал, хотя потратил пока всего два часа из отпущенного «кардиналами» времени.