Девочка у моста

– Тот человек был болен, – не отступал Конрауд. – Страдал от туберкулеза костей, в результате которого хромал на одну ногу. Вам о таком не известно?

Ответить мужчине помешал очередной приступ тяжелейшей одышки, сопровождавшийся свистом в груди, и он протянул руку к предмету, который при ближайшем рассмотрении оказался кислородным баллоном. К его клапану крепилась трубка, которая, однако, перекрутилась вокруг баллона, и мужчина никак не мог ухватиться за присоединенную к другому концу маску. Между тем, вырывающийся из его горла хрип свидетельствовал о том, что это приступ уже не просто одышки, а самого настоящего удушья. Пару секунд Конрауд, не двигаясь с места, наблюдал за его беспомощными манипуляциями, а потом приблизился к баллону, раскрутил трубку и передал маску мужчине. Тот вцепился в нее, поднес к лицу и стал жадно вдыхать кислород, пока приступ не утих.

Немного придя в себя, мужчина пробормотал:

– Ну, как вам зрелище?

– Если хотите, я отвезу вас в больницу.

Тот покачал головой.

– У вас все же есть какие-либо соображения насчет того, кем он мог быть? – снова спросил Конрауд. – Я имею в виду типа с туберкулезом костей.

– А зачем он вам понадобился?

– В связи с одним старым делом. Так вы знаете, кто он?

– Что за старое дело?

– Знаете или нет? Имя его вам известно?

– Что за дело-то? – не сдавался мужчина.

– Много лет назад в Тьёднине утонула двенадцатилетняя девочка. Существует вероятность того, что она была знакома с тем человеком.

Мужчина уже успел убрать от лица маску, но теперь снова прижал ее к носу и рту и принялся вдыхать кислород. С минуту они оба молчали. Мужчина не удостаивал Конрауда взглядом, и тишину нарушало лишь его затрудненное дыхание. Потом он снова опустил маску, и Конрауду было достаточно посмотреть ему в лицо, чтобы понять, каким будет его следующий вопрос.

– Что он ей сделал?

– Неважно, – сказал Конрауд. – Может, и ничего. А почему вы спросили? У вас есть основания полагать, что он ей что-то сделал?

– Разумеется, иначе бы вы не пришли со своими расспросами. Он ее убил?

Конрауд предпочел не отвечать. Он даже начал жалеть, что пришел сюда. В довершение всего он почувствовал легкое недомогание, возможно, по причине отвратительного запаха, который бог знает откуда пробивался.

Мужчина наклонился вперед, и в его опустошенном взгляде вдруг промелькнула искра жизни.

– Но сначала он ее изнасиловал, верно?

– Я же сказал, что это неважно.

– Значит, это он и сделал?

– Вы пытаетесь сделать такой вывод из того, что я говорю?

– Как?

– Что как?

– Как над ней надругались?

Конрауд поморщился.

– Я даже не заикнулся о том, что она подвергалась насилию, – ответил он, стараясь сохранять спокойствие. – Итак, вам известно, что это за человек? Вы можете назвать его имя? Если нет, я немедленно уйду и оставлю вас здесь помирать.

Несколько мгновений мужчина смотрел на Конрауда неподвижным взглядом, а потом откинулся на спинку кресла.

– Ну хорошо, – еле слышно сказал он. – Будь по-вашему. Простите, но я давно не принимал… гостей.

– В каком смысле «будь по-моему»?

– Расскажите мне о ее матери. – Дыхание мужчины стало ровнее. Кислородная маска лежала у него на коленях, веки медленно опустились на выцветшие глаза – казалось, что он засыпает.

– О матери девочки?

– Да. Что у нее была за жизнь?

– Она жила на Скоулавёрдюхольте, в бараке под номером 9, и работала в Национальной клинике.

– На какой должности?

– В столовой.

– В столовой, – эхом повторил мужчина. – Она была замужем?

– Сожительствовала с человеком, о котором мало что известно. У него был сын, который до сих пор жив. Его зовут Эймюндюр.

– Та женщина долго работала в клинике?

– Не знаю точно. Некоторое время работала.

– А тот хромоногий приходил к ним в барак?

– Один раз наверняка приходил, а может, и больше. Но кто же это был? Как его звали? Вам это известно?

– А насчет этого Эймюндюра что скажете?

– Бывший моряк, ходил на торговых судах. Одиночка и изверг.

– Изверг? В каком смысле?

– Сейчас он как раз сидит на нарах за рукоприкладство.

– Он что, женщин избивает?

– Да.

– Беззащитных?

– Да.

– И насилует их?

– Нет. Мне, по крайней мере, об этом неизвестно.

– А какие у него были отношения с девочкой?

– По его словам, никаких: он с ней почти не виделся.

– Он был старше ее?

– Да, ему было шестнадцать.

– И вы ему верите?

– Я уже не знаю, кому мне верить.

– А что насчет отчима?

– О нем почти ничего не известно, – покачал головой Конрауд.

– Смерть девочки расследовали?

– Да.

– И кто вел расследование?

– Некий Никюлаус.

– А, святой Николай, – просипел мужчина. – А когда мать ходила на работу в клинику, она и дочку с собой брала?

– Не знаю, но полагаю, такое случалось. А почему вы спрашиваете?

– Ей там хорошо работалось?

– Думаю, да. По крайней мере, противоречащих этому сведений у меня нет.

– Она и в ночную смену выходила?

– Понятия не имею.

– А девочка была здорова?

– Вроде да.

– А она… была половозрелая?

– Вероятно.

– В двенадцать лет?

– Доподлинно это не известно. Но Никюлаус… А почему вы назвали его святой Николай?