Девочка в бурном море. Часть 2. Домой!

— Нет… В один из октябрьских дней 1939 года, — продолжал доктор, — произошло что-то непонятное. У дверей часовщика один за другим собирались клиенты. Окно было завешено, на занавеске прикреплена записка: «Ушел прогуляться в море. Буду к 12.00».

Стрелка на городских часах подвигалась к двенадцати. Собрались, как всегда, мальчишки и девчонки к окну часовой мастерской.

«Придет, — говорили уверенно заказчики, поглядывая в сторону моря. — В полдень дедушка Питер всегда бывал дома. Не может быть, чтобы он изменил своей многолетней привычке».

Часы на ратуше прохрипели и начали бить, а за окном в комнате по-прежнему царила тишина. Часы на ратуше отзвонили двенадцать раз, а соловей так и не начал щелкать, кукушка молчала. Стали стучать в дверь, звонить. Дедушка не откликался. Может быть, он заболел и не может встать с кровати? Позвали полисмена. Беда! Взломали дверь. На голой стене комнаты вместо плаката «Молчи, тебя слушает враг!» висел портрет Гитлера. Все часы были разбиты, исковерканы, пол комнаты усыпан битым стеклом, истерзанными внутренностями часовых механизмов, осколками фарфоровых роз. У соловья откручена головка, и из серебряной шейки выпирали дрожащие пружинки. Дюймовочка раздавлена чьим-то грубым сапогом. Кто же учинил такой погром, уничтожил плоды труда многих лет?

— Фашисты, — уверенно сказала Антошка. — Только они могут уничтожить прекрасное… А что же с дедушкой Питером?

— Заглянули за ширму. Подушка была вспорота, одеяло разрезано на куски, корабельный хронометр разворочен.

— Фашисты отомстили дедушке Питеру и убили его? — не терпелось узнать Антошке.

— Дедушки Питера не было, — ледяным голосом ответил доктор.

— Его украли?

— Дедушка Питер в это время был на борту фашистской субмарины.

— Я так и знала, — вздохнула Антошка. — У, звери! — Щеки у девчонки пылали от возмущения. — Они увезли его в концлагерь?

— Подлодка погрузилась и взяла курс на север, — бесстрастно продолжал доктор. — Несколько часов субмарина шла в подводном положении, идя хитрым фарватером между минных полей. В руках у командира подводной лодки была точная карта английских минных заграждений на подходах к Скапа-Флоу.

Фашистская подлодка прошла сквозь строй противолодочных сетей и многослойных минных цепочек и ворвалась в бухту. Горы, окружающие Скапа-Флоу, содрогнулись от взрывов. Мощные фонтаны воды взметнулись почти до аэростатов воздушного заграждения. Выпустив все торпеды, фашистская субмарина под запоздавший вой сирен погрузилась на заданную глубину, прошла по тайным проходам, прикрыв фарватер за собой своими же минами. Позади слышались взрывы глубинных бомб и мин, но они были не страшны германской подводной лодке. Потопленные корабли, как погашенные сигары в пепельнице, вздыбились в круглой бухте Скапа-Флоу. А старый фашистский шпион «дедушка Питер» принимал поздравления с завершением блестящей операции от команды германской субмарины, державшей курс на свою базу.

«Дедушка Питер» в течение многих лет с тщанием часовых дел мастера собирал сведения о британском военно-морском флоте. По крохам, по обмолвкам матросов, по пьяному бреду забредшего на огонек к «дедушке Питеру» моряка, час за часом, год за годом он собрал для фашистской разведки ценнейшие сведения о военно-морском флоте Великобритании. И терпеливо ждал команды, ждал своей минуты — минуты, когда фашистская подлодка выпустит торпеды против британских кораблей. Ради этой минуты он и жил.

Антошка сидела, сцепив руки, пораженная, молчаливая. Пикквик вертел головой и посматривал умным карим глазом то на хозяйку, то на доктора.

— И кстати, — закончил свой рассказ мистер Чарльз, — «дедушка Питер» сам разбил и искромсал свою коллекцию часов, чтобы она не досталась людям, и привел в негодность механизм часов на городской ратуше. В тот октябрьский день они, пробив последний раз полдень, остановились. Остановились, наверное, навсегда.

«НЕНАВИЖУ МОРЕ!»

Пароход сильно качало, и Елизавета Карповна с Антошкой поднимались по трапу в кают-компанию, держась обеими руками за поручни. Какая-то сила заставляла их то становиться на колени и почти носом прижиматься к ступенькам, то грозила опрокинуть навзничь, сбросить с трапа. Антошке было даже весело.

— Мы с тобой похожи на подгулявших матросов, — смеялась она. — Мамочка, ставь ногу крепче на ступеньку. Вот так. — Но сама она не в силах была опустить ногу: эта невидимая, но властная сила отдирала ноги от ступенек, а руки — от поручней.

Дверь в кают-компанию то не хотела открываться, словно ее пришили гвоздями, то вдруг сама собою распахнулась, и обе влетели в кают-компанию.

Сидевший за столом, ближе к двери, старший механик успел расставить руки и поймал Елизавету Карповну, а доктор таким же способом не дал Антошке растянуться на палубе.

— Вот так шторм! — воскликнула Антошка. — Еле взобрались.

В кают-компании раздался дружный смех.

— Это далеко не шторм, — сказал капитан, — всего четыре-пять баллов, хотя в этом море и такой ветер разводит порядочную волну. Но шторм наверно будет. Вы не боитесь качки?