Ребёнком я была довольно странным. И рассказывали мне, и сама помню. Лет до пяти я не говорила. Только наблюдала за всеми, молча и почти не выдавая своих реакций. Мама таскала меня по врачам, да по бабкам. Однако все разводили руками. Не хочет она говорить. Я могла часами находиться в собственных фантазиях, сидя в маленькой кладовочке, где моя мама хранила соленья. Я не играла в куклы там, а просто сидела. У меня не было желания бегать с детьми на улице, и мама всё твердила:
– Аля, доченька, иди поиграй с детками!
Но я ничего не отвечала ей. И оставалась на месте. Однажды, чтобы выманить меня на улицу мама позвала меня с собой. Всегда молчаливая, но послушная я побежала за ней. И вдруг сказала ей, крепко взяв её за руку:
– Пойдём, найдём мою сестрёнку?
– Найдём? – мама растерялась, – А где она?
– Не знаю. Мы найдём её.
И мы тогда бродили каждый вечер по улицам, и я подбегала ко всем детям, играющим на улице. Топталась вокруг них, неловко всматриваясь в их лица. А искала я тогда очень усердно девочку с тёмными волосами и карими глазами. Только вот мне попадались какие угодно, а темноволосой нигде не было. А мама садилась поодаль от меня на лавочку и молча следила за мной. Бедная моя мамочка, что творилось в её сердце в те минуты. Ведь я не просила: «Роди мне сестрёнку!». Я просила: «Найди!». Мне тогда было пять- шесть лет.
Сейчас сколько угодно можно ковыряться в себе. Но уже невозможно найти ответы, что творилось в моём детском подсознании, которое никогда, слышите, никогда не знало радости. Малое количество необъяснимых воспоминаний, хотя и очень ярких, о моём детском горе не может восполнить полной картины всего переживаемого процесса в моей психике и появляющемся суровом характере. Я никогда не была гордой девочкой, и бежала за всяким, кто бросал меня. Бежала сломя голову: не бросайте меня!
Ну почему меня все бросают?
Однажды в сердцах я сказала папе:
– Со мной не хотят дружить! Все меня бросают. Я плохая.
Он рассмеялся в усы и ответил, улыбаясь глазами и не глядя на меня:
– Каждому кусту свой куст, Аля. Для птиц только птицы. И ты однажды найдёшь свою стаю, и будут у тебя друзья. Не расстраивайся, дочка.
Но я не находила своих птиц, а только толкалась в чужие стаи и вновь возвращалась к себе.
Год за годом во мне укреплялось это странное, необъяснимое чувство одиночества, предательства, которого я не могла осознать полноценно. Никто не предавал меня и не оставлял одну, так откуда оно было во мне? И это чувство несмотря на то, что непрестанно отменялось мною, порождало во мне определённые черты характера: недоверие к миру, прежде всего, непринятие себя, низкая самооценка, депрессивность, раздражительность к окружающему меня миру, отсутствие всяких желаний и целей.
Эта тайна, неосознаваемая мною, но записанная где – то глубоко в подсознании создала непонимание себя. Непонимание и непринятие. И мне всё казалось, что я не такая, как все. Я какая – то другая. Только почему мне так казалось, я не могла себе ответить. Я всегда видела, как мама шепчется с врачами, учителями, что от меня что – то скрыто. Да, я не осознавала причин, ну и что? Ну и что от того, что весь мир скрывал от меня эту тайну, молчал, оставаясь преданным другом моим дорогим родителям. А кто был другом мне?!
Каждый, кто берется хранить тайну рассчитывает, что его тайна уж точно не будет раскрыта, потому что мы доверяем себе. Себе. Именно из этого доверия к себе, мы точно также доверяем своим собственным представлениям о том, как будет и что будет.
Вам кажется, что вы защитили ребёнка от боли, которая ему выпала судьбой. Он не будет переживать, горя из-за того, что его бросили. Не будет бороться с грузом тяжелых фактов своей истории, ему не придётся делать неимоверный эмоциональный выбор между своими и кровными. Однако выбор в сторону тайны усыновления, как ни крути, делается как форма защиты не ребенка, а усыновителя. Именно ему не хочется видеть всего этого и зависеть от выбора ребенка. Поэтому и надо лишить ребенка этого чёртова выбора. Ведь человек делает выбор, который лучший для него самого. И потому, лишив ребенка права выбирать, вы находите естественное успокоение во лжи.