Девочка в поле

– Ну, – тихо вздохнул он, – забыть об этом ты, конечно, не сможешь. Найти кого-либо после стольких лет тоже. Остаётся – смириться.

– Может быть, в «Жди меня» написать? – тихо предложила я.

Он покачал головой:

– И годами сидеть в печали в ожидании, когда они отзовутся?

И снова молчание повисло между нами.

Где-то за окном в глухой темноте спустившейся ночи снова захныкал ребёнок.

По утрам сомнения вчерашнего дня рассеиваются, и появляется некая особая вера в то, что всё будет хорошо. Но между тем, появившаяся вера в то, что у меня получится «найти своих ещё проще, чем я себе это представляю» никак не уживалась со странным чувством, которое я не могла стряхнуть с себя с самого утра. Оно определялось одной единственной фразой в моем сознании: «Я боюсь не успеть! Я так боюсь не успеть!». Я несколько раз повторила это вслух, чем весьма озадачила мужа и вдруг уверенно заявила:

– Я еду в ЗАГС, в тот самый район города, где родители поженились и где росла я сама.

– Тебе не скажут там ни слова, Аля, – попытался Тлек.

– Не может быть, – глухо ответила я.

В минуты любых колебаний смело следуй внушениям внутреннего голоса, если сможешь услышать его. Так всегда учил меня мой отец. А внутренний голос мне сказал: «Иди, ищи».

Ребёнок в поле плакал ещё больше, чем во все эти дни, раздражая моё сознание и сводя меня с ума.

Глава 3

Знаете, есть в таких ситуациях как будто бы два разных измерения. В одном ты сидишь в такси, и в твоей голове ничего нет, кроме шока, потрясения и слёз. А в другом измерении ты точно знаешь, что надо делать. И эти два измерения сейчас были вместе. Они соединились в какой-то незримой точке абсолюта и сосуществовали так ежеминутно, едва осознаваемые мной. Через полчаса я была на другом конце города. Растрёпанные неухоженные волосы, заплаканные и сильно опухшие глаза, бледная, одетая как бы наспех в то, что попало в руки, с трясущимися пальцами я походила на бродячую пьяную женщину, слегка покачивающуюся из стороны в сторону, потому как от нервного перенапряжения за все эти дни в меня вселилась устойчивая слабость. И вот такая я вошла в здание ЗАГСа. Сразу же сурово и оценивающе на меня глянули работники, снующие по своим делам в холодном пустынном коридоре. Тяжёлым, слегка вялым языком я спросила заведующую. Мне кивнули на дверь, и я вошла в кабинет. Сидящая за столом красивая, ухоженная женщина подняла голову и изумлённо застыла, глядя на меня.

– Что вы хотели? – звонко, но довольно сурово и холодно спросила она.

До тех пор, пока ты не знаешь конкретики своих предстоящих действий, ты будешь всё время помнить, что есть шанс повернуть обратно. Уйти отсюда и выбросить всё из головы. Но конкретика была. В том другом измерении моего сознания, которое привело меня сюда. И я, подчиняясь неведомой силе внутри себя, ответила сухо:

– Мне нужен мой первый акт, выданный мне при рождении.

– Зачем?

– Я хочу знать, кто я.

Я назвала свои данные: фамилию, имя, отчество. Имена своих приёмных родителей. Но она стала ещё холоднее и безразличнее.

– Мы не выдаём такой информации физическим лицам. Существует закон о сохранении тайны усыновления. Так что, ничем не могу помочь.

По моим щекам полились слёзы, голос мой стал жёстким, на слух я даже не узнала его. Я не моргала и даже не шевельнулась. Просто процедила:

– А ваш закон сохраняет спокойствие только одной стороны?

Она стала что-то писать в своих бумагах.

– Как мне теперь жить? – едва слышно, почти одним дыханием спросила я.

Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Это был долгий взгляд человека с красивыми умными глазами. В тот миг я увидела, что моя невероятная боль поселилась и в её глубоких синих глазах. И моё измерение, которое всё знало и не было растерянным, как я, дало мне знать, что передо мной человек не без сердца.

– Вы же можете ошибаться, – мягко заговорила она и открыла что-то в своём компьютере.

– Не могу, – печально ответила я.

Она взяла несколько бумаг и вышла из кабинета. Где-то вдалеке Девочка в пустынном поле вдруг перестала плакать, и я, едва доверяя своему внутреннему голосу, всё же поднялась со стула и заглянула в монитор её компьютера. С экрана на меня желто – зелёным бланком смотрела бумага, на которой я не могла прочитать ни единого слова из-за застилавших глаза слёз. Тогда я достала телефон и еле удерживая сильную дрожь в руках, сфотографировала этот бланк.

Еле как я смогла прочитать и выговорить фамилии и имена, аккуратно перечёркнутые в бланке. Бакиева Гузель Иркеновна. Перечеркнуто и справлено – Григорьева Алина Васильевна. Садыкова Халида Иркеновна. Бакиев Адилжан, в графе отец -прочерк.

Теперь мой мир окончательно треснул и с грохотом падающего стекла разделился пополам.