Девочка в реакторе

— Он может расхаживать сколько угодно. Он все равно ничего не докажет.

У Валерия сердце рухнуло в желудок.

Неужели его маленькая и беззащитная девочка находится здесь?

Брюханов говорил про работавший реактор. На чернобыльской станции работало четыре энергоблока, и в котором из них была моя дочь неизвестно. На тот момент предпринимать что-то оказалось бесполезным, разговор с Брюхановым тому доказательство. На станции давно царил беспредел. Все схвачено. Но я все же не отчаивался и безудержно искал выход из получившейся ситуации.

Тот же день

— Меня зовут Валерий Легасов, я химик-неорганик из института имени Курчатова, — мужчина с пальто наперевес продолжал стоять на пороге. Вид его был уставшим, даже слегка замученным. Под глазами залегли темные тени, а во взгляде таилась плохо скрываемая грусть.

Любовь встрепенулась:

— Чего же вы стоите, товарищ Легасов? — она подскочила и тут же придвинула стул странному гостю. — Садитесь, рассказывайте!.. Ко мне впервые обратился такой ученый, как вы!..

— Я обратился к вам не для агитаций. У меня случилось горе, и я очень надеюсь, что вы вместе со мной разберетесь… — ученый снял очки и потер покрасневшие глаза. — Я боюсь говорить об этом, ибо в этом есть моя вина. Я предлагаю вам съездить со мною на атомную станцию. Там я вам все подробно объясню.

Позже, рассказывая Владимиру Губареву:

«В тот же день мы с Валерием Алексеевичем взяли служебную машину и отправились на ЧАЭС. Тогда много народу там работало. Охраны вокруг полно. У меня еще тогда появилось ощущение, что Брюханов все заранее предусмотрел.

Мы объездили и первую очередь, и вторую, и, если честно, я плохо представляла, где именно искать девочку. Вы представляете размеры каждого энергоблока? Да хотя бы четвертого! Бетонное здание величиной в двадцать человеческих ростов!

И, если девочка действительно находится в одном из этих энергоблоков, достать ее оттуда не представлялось возможным. Нельзя остановить огромную работающую махину без последствий!..

И плюс, если я выпущу подобный материал в газету, у меня, как и у него, возникнут проблемы, вплоть до тюремного заключения. Я видела его безнадежное отчаяние, видела, насколько он убит пропажей дочери, но… (разводит руками) жизнь вообще жестокая штука. Возможно, он вообще неправильно расценил слова того странного человека. Или просто речь шла о чем-то другом. Это сейчас я понимаю, насколько был прав академик. Мне до сих пор его очень жаль…»

II. Алина

За год до аварии (примерно май-июнь-июль, тысяча девятьсот восемьдесят пятый год).

Алина с трудом разлепила веки. Губы слиплись, будто девочка наелась сладкого. В горле застрял противный на вкус ком. Она пошевелилась и больно ударилась локтем об твердую стенку. Кое-как вытянув вперед руку, провела кончиками пальцев по металлической поверхности. Прикосновение отдалось током. Алина вскрикнула от внезапной боли и принялась кричать.

Крик ударился в стенки и вернулся обратно. Локтями Алина нащупала твердую почву, сухую, словно камень. Приложив усилия и перевернувшись на бок, уперлась ногами в металлический «потолок» над головой. Принялась ступнями выталкивать его, чтобы высвободиться, но электрический ток снова поразил малышку.

Ожоги, пока девочка пребывала в бессознательном состоянии, не прошли и по-прежнему отдавались резкой болью в теле. Кожу будто прижгли каленым железом, при этом обильно поливая ее скипидаром. Бинты развязались и запутались вокруг шеи, ног и рук, лохмотьями свисая с худого тельца.

Металлическая поверхность загремела. Этот страшный шум лишил девочки слуха. Алина на мгновение оказалась в вакууме, лишенного света и всяческих звуков. На ее голову полилась тонкая струйка воды. В животе яростно забурлило — желудок требовал еды, но в сырой яме, кроме прозрачной и безвкусной жидкости, ничего больше не было.