Девочка-ворона

Она усмехается собственным воспоминаниям и наивному представлению о том, что все мужчины одинаковы. Не увидь она, как папа Мартина прикасается к его обнаженному телу, все было бы по-другому. Но то мгновение окончательно убедило ее в том, что все мужчины необузданны и способны на все.

Впрочем, в его случае она ошибалась.

Обращаясь мыслями назад, она это понимает.

Папа Мартина был самым обычным отцом. Он мыл сына. И больше ничего.

Вина, думает она.

Бенгт и другие мужчины сделали папу Мартина виноватым. Десятилетняя Виктория видела в нем коллективную вину мужчин. В его глазах, в том, как он к ней прикасался.

Он – мужчина, этого было достаточно.

Никакого анализа не требуется.

Только выводы из собственных размышлений.

София проводит рукой по письменному столу, думая о том, как много часов провела за ним Виктория, готовя уроки. Обо всем том времени, которое она сознательно посвящала занятиям, поскольку понимала: только знания могут помочь ей выбраться отсюда. Она обычно сидела здесь, прислушиваясь к шагам на лестнице, и ощущала боль в животе, когда слышала, как они ругаются на первом этаже.

Она читает надпись на видеокассете, которую держит в руках.

“Сигтуна-84”.

По Шергордсвэген на большой скорости проносится машина, и София роняет кассету на пол. Звук кажется ей оглушительным, она замирает, но нет никаких признаков того, что в бане ее услышали.

По-прежнему тихо, и ее осеняет, что, возможно, с ее исчезновением из их жизни все прекратилось.

Может, корнем всего зла была она?

Если это так, ей нельзя следовать шаблону, полагаться на временной график. Невзирая на неуверенность, она не в силах удержаться от того, чтобы посмотреть пленку. Ей необходимо пережить все еще раз.

Освобождение, думает она.

Она садится на кровать, вставляет кассету в видеомагнитофон и включает телевизор.

София помнит, что Виктории казалось, будто она полностью контролирует чувства и действия всех замешанных лиц, у нее было ощущение, какое, вероятно, испытывает режиссер или писатель, способный несколькими простыми строчками изменить судьбу кого-то из персонажей.

Фильм начинается очень шумно, и София убавляет громкость. Картинка отчетливая и показывает помещение, освещаемое одной-единственной голой лампочкой.

Перед рядом поросячьих масок она видит трех коленопреклоненных девушек.

Слева – она сама, Виктория, со слабой улыбкой на губах.

Старая видеокамера тарахтит.

“Свяжите их!” – шипит кто-то, заливаясь смехом.

Трем девушкам связывают руки сзади серебристым скотчем и тут же надевают им на глаза повязки. Одна из девушек в масках приносит ведро с водой.

“Тишина. Съемка! – восклицает девушка с камерой. – Добро пожаловать в Гуманитарную школу Сигтуны!” – продолжает она, и содержимое ведра выливается на головы трех девушек. Ханна закашливается, Йессика издает вопль, сама же она, как видит София, сидит, не произнося ни звука.

Одна из девушек выходит вперед, надевает студенческую фуражку, склоняется, словно расшаркиваясь перед камерой, и поворачивается к девушкам на полу. София с восхищением смотрит, как Йессика раскачивается взад и вперед.

“Я посланница студенческого союза!”

Все остальные разражаются громким смехом, София наклоняется вперед и еще больше убавляет громкость, а девушка тем временем продолжает свою речь: “И чтобы стать его полноценными членами, вы должны отведать приветственный дар высокочтимого ректора нашей школы”.

Смех усиливается, и София слышит, что он звучит неестественно. Будто девушки смеются не потому, что им действительно весело, а по принуждению, подстрекаемые Фредрикой Грюневальд.

Камера “наезжает”, и теперь видны только сидящие на полу Йессика, Ханна и Виктория.

Грисслинге

София Цеттерлунд сидит, онемев, перед мерцающим экраном телевизора и ощущает, как в ней закипает ярость. Они договорились о том, что им подадут шоколадный пудинг, но Фредрика Грюневальд преподнесла им настоящее собачье дерьмо, чтобы утвердить свое превосходство над младшими девушками.

Глядя на себя в фильме, София испытывает гордость. Она, несмотря ни на что, не осталась в долгу, вырвала победу, повергнув их в ответный шок.

Она сыграла свою роль до конца.

Ей было не привыкать к дерьму.

София вынимает кассету и кладет ее обратно в сундучок. В трубах шумит, в подвале включается водонагреватель. Из бани слышатся Его возмущенный голос и попытки матери Его успокоить.

Воздух кажется Софии спертым, и она осторожно открывает окно. Смотрит на по-вечернему темный сад. Внизу на дереве висят ее старые качели. Она вспоминает, что они когда-то были красными, но от краски ничего не осталось. Только сухие, серо-коричневые чешуйки.

Мир хороших мин, думает она, оглядывая комнату. На стенке висит ее собственный портрет времен, когда она училась в девятом классе. Ослепительная улыбка, полные жизни глаза. Ничто не выдает того, что на самом деле происходило у нее внутри.

Она освоила искусство игры.

София чувствует, что сейчас расплачется. Не потому, что о чем-то сожалеет, просто внезапно задумывается о Ханне и Йессике, пострадавших от игр Виктории, но так и не узнавших, что изначально это была ее идея.