Девочки

У ее слюны был привкус кокаина, солоноватой морской воды. Я потянулась к ней, чтобы снова поцеловать ее, но она уже ускользала от меня, улыбаясь, будто все это было игрой, будто мы с ней делаем что-то непостижимое и нереальное. Небрежно перебирая мои волосы.

Я охотно трактовала все по-своему, с готовностью ошибалась в знаках. Мне казалось, если я выполню просьбу Сюзанны, то сделаю ей лучший в мире подарок, выпущу ее чувства ко мне на волю. Она ведь и правда попалась в своего рода ловушку, как и я, да только я этого не понимала и с легкостью разворачивалась в указанном ею направлении. Как та деревянная игрушка с дребезжащими внутри серебряными шариками, которую я вертела, пытаясь закатить шарики в расписные отверстия.

Спальня Митча была огромной, плиточный пол — холодным. Кровать, украшенная резными балинезийскими фигурками, стояла на возвышении. Он рассмеялся — быстро оскалил зубы, увидев, что Сюзанна привела меня, раскрыл нам объятия, волосы курчавились на его голой груди. Сюзанна сразу пошла к нему, но я присела на краешек кровати, сложив руки на коленях. Митч привстал на локтях.

— Нет-нет, — сказал он, похлопывая по матрасу, — сюда. Иди-ка сюда.

Я переползла поближе, улеглась рядом с ним. Я чувствовала нетерпение Сюзанны, видела, как она ластилась к нему, будто собачка.

— А ты мне пока не нужна, — сказал ей Митч.

Лица Сюзанны я не видела, но представляла, как вспыхнула в ней обида.

— Давай-ка снимай. — Митч потрогал мое белье.

Мне стало стыдно, белье было плотное, детское, с мягкими резинками. Я стянула трусы до колен.

— Господи, — Митч привстал. — А ноги можешь чуть-чуть раздвинуть?

Я раздвинула ноги. Он склонился надо мной. Я чувствовала его лицо рядом с моим детским ртом. От его морды исходил влажный, звериный жар.

— Я не буду тебя трогать, — сказал Митч, и я поняла, что он лжет. — Господи, — выдохнул он.

Поманил к себе Сюзанну. Бормоча что-то себе под нос, разложил нас на кровати, как кукол. Капризно говорил что-то в сторону, ни к кому конкретно не обращаясь. В этой чужой комнате и Сюзанна казалась мне чужой, будто та ее часть, которую я знала, куда-то скрылась.

Он всосал мой язык. Пока Митч целовал меня, можно было лежать почти не двигаясь и с безучастным отстранением мириться с тем, что он тычет в меня языком. Даже его пальцы во мне казались чем-то любопытным и совершенно бессмысленным. Митч приподнялся и принялся протискиваться в меня, покряхтывая, потому что дело шло туго. Он поплевал на руку, втер в меня слюну и попробовал снова — и все вдруг началось так неожиданно, эта долбежка у меня между ног, что я все думала, недоверчиво и удивленно: надо же, это действительно происходит, как тут рука Сюзанны отыскала меня, ухватила.

Может, это сам Митч подтолкнул Сюзанну ко мне, — не знаю, не видела. Когда Сюзанна снова поцеловала меня, я с готовностью поверила, что она делает это ради меня, что только так мы с ней можем быть вместе.

Что Митч — просто фоновый шум, неизбежный предлог для ее жадного рта, ищущих пальцев. Я чувствовала свой запах и запах Сюзанны тоже. Верила, что звук, рвущийся у нее откуда-то из глотки, предназначен для меня, как будто ее удовольствие находилось на частоте, которую Митч не улавливал. Она притянула мою руку к своей груди, вздрогнула, когда я коснулась соска. Закрыла глаза, словно я сделала что-то хорошее.

Митч скатился с меня, чтобы понаблюдать. Он месил в пальцах влажную головку члена, матрас проседал под его весом.

А я все целовала Сюзанну — совсем не то что целоваться с мужчиной. Когда они мяли мой рот, то только доносили до меня в целом, что такое поцелуй, но вот так не проговаривали. Я притворилась, что Митча тут нет, хотя я чувствовала его взгляд — рот нараспашку, будто багажник. Я заерзала, когда Сюзанна начала раздвигать мои ноги, но она мне улыбнулась, и я перестала сопротивляться. Поначалу ее язык двигался очень осторожно, но затем к нему присоединились и ее пальцы, и мне было стыдно от того, какой я стала мокрой, какие звуки начала издавать. В голове у меня заискрило настолько неизведанное мной удовольствие, что я даже не знала, как его назвать.

Потом Митч трахал нас обеих, как будто мог исправить тот факт, что мы с ней явно предпочитали друг друга. Он обильно потел, жмурился от напряжения. Кровать отъезжала от стены.

Проснувшись утром, я увидела, что мое перепачканное, перекрученное белье валяется на полу, и во мне забурлил такой беспомощный стыд, что я чуть не расплакалась.

Митч отвез нас на ранчо. Я молчала, глядела в окно. Казалось, что дома, мимо которых мы проезжали, давно впали в спячку. Дорогие машины стояли в саванах бурых чехлов. Сюзанна сидела впереди. Изредка она оборачивалась ко мне и улыбалась. Я понимала, что она таким образом извиняется, но я сидела с каменным лицом, со сжатым в кулак сердцем. С горем, которому я целиком не могла отдаться.