Девочки

Мне не в чем признаваться. И наказывать меня не за что: не брала я эти деньги.

— Это не я, говорю же вам, не я! На кой черт мне ваши пятьдесят франков! Идите все на фиг!

Вот и грузчик заговорил. Мама коршуном кидается на меня:

— Что? Куда нам идти? А ну-ка повтори, что ты сказала?

Я не могу повторить.

— Куда нам идти?

У меня темнеет в глазах.

— Смотри у меня, ты совсем от рук отбилась! Вот что, врушка, во-первых, ящика своего ты за это не получишь, во-вторых, не пойдешь с нами в субботу к крестному! Подумать только… На кой черт… Идите на фиг, слыханное ли дело!

Мама выходит из нашей комнаты, обиженно поджав губы.

Я так и стою, оцепенев. Потом сажусь за свою половину письменного стола.

Мои сестры не знают, что сказать. И пусть помалкивают. Они меня не поддержали.

— Хотела бы я стать мухой, чтобы посмотреть, что будет у крестного в субботу!

Месть удалась, их бросает в дрожь целых пять минут. Теперь они сторонницы презумпции невиновности.

— Милый! Убери этот ящик, — слышно нам, как мама говорит Пипи-Пьеру.

Надо же, как он ее слушается. Стук молотка стихает.

Я сижу за своей половиной письменного стола лицом к стене. Я отодвинулась подальше от нашей с Жоржеттой границы. Мне не хочется даже чувствовать ее рядом.

Я достаю пенал. Буду рисовать.

— Я с ней поговорю, — шепчет Коринна и идет в кухню выбивать мне послабление.

В доме снова тихо. Я украдкой смахиваю слезу, прежде чем взяться за карандаши.

Ничего хуже мама придумать не могла: меня не возьмут в субботу к крестному.

— Я тебе не помешаю?

Коринна не знает, с чего начать, как подступиться к маме.

— Что это ты делаешь?

— Мою морковку и помидоры.

— Тебя не устраивает меню?

Из комнаты я слышу Коринну и маму. Нет, сестре не добиться отмены моего приговора.

— Мы вообще неправильно питаемся.

— Будь добра, предоставь мне решать, что полезно для моих дочерей.

— У нас будут толстые ляжки, очень надо!

— Вам до этого далеко.

— Нет! Не так уж. Вот Гиаацинта не ест масла, совсем. Я рядом с ней похожа на бегемотиху.

— Да, ты права, она выглядит больной. Скелет скелетом. Почему здесь пена?

— Это «Мир» для мытья посуды.

— Ты моешь морковку и помидоры «Миром»? Ну знаешь!

— Они все в земле.

— Чем шутка короче, тем смешнее. Выбрось эту морковку сейчас же. Ты отравишься.

— Ты же моешь этим тарелки, а мы из них едим, и ничего.

— Тарелки ополаскиваются! Нельзя мыть овощи средством для мытья посуды.

— Помидоры — не овощи.

— Овощи или нет, я тебе говорю, «Миром» их не моют.

— А вот у Гиаацинты… скоро конкурс.

Кориннина подруга поступает в балетную школу. Ее мама считает, что дочка-балерина — это очень изысканно.

— Прекрасно, я рада за нее. Но мне бы не хотелось, чтобы моя дочь стала балериной.

— А я тоже хочу на конкурс.

— Мы, кажется, об этом уже говорили. Это не жизнь для девочки. Когда вырастешь — тогда делай что хочешь. А пока ты живешь в моем доме, будешь есть то, что я кладу тебе в тарелку, и ходить в ту школу, в которую я тебя определила. Она не так уж и плоха — ты уже все знаешь про помидоры.

— Когда я вырасту? Я уже большая!

— Недостаточно, чтобы жить своим умом.

— Потом будет поздно! Балерины начинают учиться совсем маленькими! Я буду слишком большая для конкурса!

Но мама не хочет ничего слышать. Она ни за что не пустит Коринну на конкурс в балетную школу.

— Зачем же я пять лет ходила на танцы? Я даже ни разу не встала на пуанты!

— Не ходи больше, если не хочешь.

Маме надоел этот спор, ей не терпится закончить со счетами.

— Все! Кончили препирательства. Сказано, нет — значит, нет. И будь любезна, порадуй меня сегодня вечером, съешь нормальный ужин, а не пол морковки и кусочек помидора! И сестрам не мешай есть все, что на столе!

Атмосфера в кухне накаляется.

Я не узнаю Коринну! Впервые слышу, чтобы она спорила с мамой…

— Ты нам вообще ничего не разрешаешь! Только ходить в школу и делать уроки, больше ничего, никогда! Вот мама Гиаацинты сама ходит на танцы! Поэтому она понимает свою дочь! А ты не ходишь! Почему ты не ходишь на танцы?

— По-твоему, у меня мало дел?

— У мамы Гиаацинты двое детей! А она ходит на танцы и в кино ходит! Она читает книги, много книг!

— Иди к своей Гиаацинте, если там тебе лучше, чем дома!

— Знаешь, что сказала мама Гиаацинты?

— Не знаю и знать не хочу, меня это не касается.

— Она сказала, что Сибилла вытворяет черт-те что, потому что ей просто некуда девать энергию!

— Скажите на милость! Передай маме Гиаацинты, чтобы она, чем высматривать соринку в моем глазу, лучше занялась бревном в своем!

Мама, кажется, теряет хладнокровие.

— И советую тебе переменить тему. Сибилла не занимается дзюдо, потому что ходит с тобой на танцы, позволь тебе напомнить!.. Сибилла! Сибилла!

Ну вот, мне же теперь и достанется. Я не просила ее поднимать эту тему! И дорисовать не успела… Вот так всегда, стоит мне заняться любимым делом…

Я вхожу в кухню и вижу, что мама с Коринной уже ни о чем не могут договориться.

— Сибилла! Ты бы хотела ходить на дзюдо?

Что? Как? Я не узнаю маму! Она же и слышать не желала о том, чтобы записать меня на дзюдо.

— Ну… да.