Девочки Гарсиа

– По-испански Йо рифмуется с cielo[30], – упали в темную, безмолвную пещеру его рта слова Йо. «Cielo, cielo», – отозвалось эхо. И как безумная, Йо ринулась в убежище родного языка, где заносчиво моноязычный Джон не смог бы поймать ее, даже если бы очень захотел.

* * *

– Тебе только гребаный мозгоправ поможет! – слова Джона спрыгнули с его языка, словно самоубийцы.

Она ответила, что даже если и так, то необязательно называть их мозгоправами.

– Мозгоправ, – повторил он. – Мозгоправ, мозгоправ.

Она сказала, что нельзя заставлять ее чувствовать себя ненормальной только потому, что она такая, какая есть. Раз уж на то пошло, он такой же сумасшедший, как она. «Господи! – пришло ей в голову. – Я начинаю говорить как он! Раз уж на то пошло!» Еще наполовину влюбленная, она рассмеялась.

– Ладно-ладно, – пошла она на уступку. – Мы оба сумасшедшие. Так что оба и пойдем к мозгоправу, – она поморщилась оттого, что говорила на его языке для пущей убедительности.

Он оттолкнул ее примирительную ладонь. Это ведь она сумасшедшая, не забыли? Он не собирался идти куда-то, чтобы ему вправили мозги.

Она поцеловала его, стараясь убедить без слов, но поняла, что он не убежден.

– Я люблю тебя. Разве этого мало? – не поддавался он. – Я люблю тебя больше, чем следует.

– Видишь! Это ты сумасшедший! – поддразнила она.

В ней зрело недоверие.

Потому что его карандаши всегда были заточены, а одежда аккуратно сложена перед занятием любовью. Потому что он вставлял свой нож между зубцами вилки, дожидаясь смены приготовленных ею яств, которые неизменно отдавали каким-то другим блюдом: лазанья со вкусом яичницы, пудинг со вкусом глазури. Потому что он обвинял ее, что она ест себя поедом, слишком много думая о том, что говорят другие. Потому что он верил в Реальный Мир больше, чем в слова, больше, чем в нее.

Потому что у него была привычка заранее расписывать все за и против, прежде чем что-то предпринять, и сегодня она обнаружила список «за-и-против-Джо-как-жены». Первым «за» стояло «умная», первым «против» значилось «умничает себе во вред». Вторым «за» было «волнующая», вторым «против» – «сумасшедшая» со знаком вопроса.

– Что это значит? – она встретила его на пороге с найденным списком в руке.

– Что там, Ромашка? – Он начал называть ее девочкой-ромашкой после того, как она стала посещать доктора Бола. Стоило Йо впервые назвать ему имя доктора и его расценки, как Джон возмутился: «Это не Бол, а боль в гребаном кармане, вот он кто!» Так его имя стало их общей шуткой. Но про себя, наудачу, Йо называла Бола «доком».

– Какого черта тебе понадобилось составлять список за и против женитьбы на мне? – Йо устремилась за Джоном в спальню, где он начал раздеваться.

– Брось, Ромашка…

– Не ромашкай! Ненавижу, когда ты так делаешь.

– Любит – не любит, плюнет – поцелует… – продекламировал он вместо того, чтобы сосчитать до десяти и не допустить двух потерянных самообладаний в одной комнате.

– Тебе реально необходимо было увериться, что ты любишь меня? – Она вслух прочитала все за и против, качая головой и уворачиваясь, когда Джон пытался вырвать у нее листок. – Доводы против очевидно преобладают. Зачем же ты женился на мне?

– У меня привычка составлять списки. Я мог бы сказать тебе то же самое о словах…

– Словах? – Она шлепнула его списком. – Словах? Разве не я без умолку твердила: «Не говори этого. Не говори этого»? Именно я пыталась не вмешивать сюда слова.

– Я составил список, потому что запутался. Да, да, я запутался! – Джон потянулся к ее руке, но не страстно, а, скорее, чтобы проверить, в каком она настроении.

Она уловила разницу и оттолкнула его ладонь.

– Ой, да ладно, Джо, – его голос звучал более мягко; он сложил свой галстук до размера линейки, накинул на спинку стула свой пиджак.

«Нет» прозвучало из ее уст так же нежно, как если бы это было «да».

– О-о-ох, – ее мягкий и спелый рот приоткрылся, готовый к тому, чтобы он в него вонзился.

– Ну же, дорогая моя, расскажи, что у нас на ужин? – засюсюкал он, притянув к себе ее за ладони.

– Засахаренные спагетти с глазированными фрикадельками и медовым шпинатом. Дорогой, – подколола она его, игриво сопротивляясь.

Он прижал ее к себе и прильнул губами к ее губам.

Она сжала губы. И стиснула зубы, верхний ряд с нижним, будто кальциевую крепость.

Он потянул ее вперед. Она открыла рот, чтобы закричать: «Нет, нет!» Но он уже просовывал язык между ее губами, заталкивая слова обратно ей в горло.

Она проглотила их: «Нет, нет».

Они бились у нее в желудке: «Нет, нет». Они клевали ее ребра: «Нет, нет».

– Нет! – крикнула она.

– Джо, это просто поцелуй. Черт возьми, это всего лишь поцелуй! – Джон встряхнул ее. – Возьми себя в руки!

– Не-е-е-ет! – закричала она, отталкивая его от всего, что знала.

И он отпустил ее.

* * *

Джон и Йо лежали в кровати без света, потому что было слишком жарко, чтобы лежать или стоять при свете. Ладонь Джона скользнула вниз к ее бедрам, отбивая ритм.

– Слишком жарко, – сказала Йо, умеряя его пыл.

Он попытался рассмешить ее, обыгрывая новое прозвище.