Девочки играли в апокалипсис

Какое дело? И его обозначать не хочется. От обозначения оно умалится, потускнеет, станет похожим на все другие дела.

В сумке Крышечкиной лежит влажная салфетка в упаковке «Трансаэро». Но она не догадывается дать ее господину Ч. Может быть, он от того сгибает и разгибает салфетку, что надо бы протереть руки перед едой? И он, и Крышечкина оба забыли об этом. Детство с неукоснительной санитарией прошло давно. И время сейчас другое. Оно на санитарии так строго не настаивает. Было, когда вся страна оказалась огромным госпиталем, на более двух десятков миллионов убитых пришлось еще большее число раненых, и тогда влияние медицины распространилось обширно и надолго.

Господин Ч.:

– Школа была далеко от нашего дома.

Сейчас он произнесет слова, которые все скажут о нем – о месте, о времени, о привычках. Крышечкина зажмуривается. Господин Ч. замолкает, так ничего и не сказав, и снова уйдя в себя, уйдя тихо, как хмурые тучи затаиваются перед началом дождя.

Господин Ч. достает свои бутерброды с сыром и колбасой, а Крышечкина достает нарезанный хлеб, сыр с оливками в коробочке, оливки же отдельно, что-то еще. Длинный стол с деревянными скамьями, крашенный прозрачным лаком, за ним они сидят, не блещет шиком, в отличие от металлических стоек и баков с пищей, сосудов с чаем и кофе. Хозяева заведения, скорее, не подозревают, что такие же столы и скамьи можно встретить, где угодно, в самой нищей сибирской глуши.

У стоек очередь. Господин Ч. уходит к другому пищевому заведению. Там меньше народа, потому что выглядит оно менее демократично. Господин Ч. приносит оттуда белые чашечки с чаем. Они едят и пьют чай. На дне мешочка господина Ч. Крышечкина замечает два пряника. Они заставляют ее вспомнить об антитезах прошлого года.

Она думает: «В конце сентября вода в Байкале теплее июньской, отчего бы еще не искупаться! Она думает: «Надо же, я приеду домой, а в холодильнике лежат два кабачка!»

Чая оказывается недостаточно. Крышечкина достает сторублевую бумажку и идет к стойке. Бармен отпускает кофе и бутерброд своему сверстнику, тот с важностью забирает сдачу и поднос.

– Квас, – говорит Крышечкина.

Бармен снисходительно кивает. Он снимает с полки золотистую банку с буквами на русском и английском. Банка холодная, запотевшая. На улице дождь и холод. В окно видны старинные пафосные павильоны ВДНХ.

Крышечкина наливает квас господину Ч. и себе и говорит:

– Это квас.

В этот момент она замечает, что пряников, двух пряников на дне мешочка господина Ч. нет. Пока она ходила за питьем, господин Ч. съел их.

Люди шумят, двигаясь в прозрачных лифтах вверх и вниз, сходя с ленты эскалатора и исчезая на его ступенях, несущих на первый этаж к выходу.

2. Светлая эра

Крышечкина, некстати вспомнившая об антитезах прошлого года, когда наше повествование, касающееся ее путешествий, велось от первого лица «я-я-я-я», заставила задуматься прозаиков всего мира. Удаляясь от ее «я», не удаляемся ли мы в сторону большего вымысла, пренебрегая прекрасной и чистой правдой?

При этом, если «я» – явление субъективное, то не будет ли больший вымысел его объективнее? И, если «я» нечто утверждающееся, то, – что его утверждает? И зачем это «что» так им умаляется?

Чтобы не запутаться и никого не запутать, выпустить читателя из недр текста таким же, каким он туда пришел, текст не баня, мы решили составить тезисы о внешнем и внутреннем человеке.

Первый – это тот, который видит себя в зеркале, каким его видят другие – поверхностно зеркальным, плоским, пустым. Мало того, именно поверхностный человек подвергается расщеплению, критике, анализу.

Ребенок смотрит на себя в зеркало и видит чистое личико с нежной кожей. Лет через двадцать поверхностных и пустых суждений о нем, бьющих недальновидностью, он видит, что лицо его изменилось, на нем появились следы коррозии. Еще и еще – и вот уже это лицо вызывает насмешку. Внешний человек защищает человека внутреннего от посягательств ошибочного мнения.

Если внутренний человек ограничен, он сливается с внешним человеком и сохраняется хорошо до той поры, пока его не сокрушит самое жизненная правда, без участия людей. Если внутренний человек очень сильный, то внешне он более или менее способен лавировать среди мнений и суждений, в которых мы правду определили ранее как 1 %.

Кому-то ее присутствие в жизни кажется большим, и он ей поклоняется. Но для нас это 1 %. Речь идет о мире человеческих воззрений, а не о том, как растет береза или работает двигатель внутреннего сгорания.

Приглядитесь к человеческому лицу и на границе фаса и профиля увидите шов – поверхность постоянной судороги соприкосновения человека внешнего и внутреннего.

Мы повертели Крышечкину так и этак, и нашли, что лицо ее очень переменчиво, зависит от того, какой на него падает свет и под каким углом. И поняли, что это пустое дело – говорить о ее внутреннем мире.