Девочки, кто с нами?

— Подождем, — предложила Лида, — видно, отлучился на минутку. Сейчас откуда-нибудь вынырнет…

Присели неподалеку от большой серой овцы, возле которой копошились два смешных ягненка. Лобастые, на тоненьких, словно спичках, ножках, оба тихо блеяли, пытались встать и снова валились — слабые ножки не держали.

Увидев, что девушки не собираются уходить, а уселись на пригорке, козел заволновался, принялся втягивать ноздрями воздух. Забеспокоились и овцы, расстроили кружки, начали жаться друг к другу.

— Не нравится мне эта отара, — сказала Сева, поглядывая на свои часики. — Сидим уже пятнадцать минут, а чабан словно сгинул.

От директора досталось крепко, и она была не в духе.

— Может, заснул где-нибудь, — успокоила Лида, разглядывая картинки в журнале «Огонек», выпрошенном в библиотеке. — Да ты чего раскисла? Обиделась, что отругали? И правильно сделали, я бы… — Заметив, как сморщились губы подруги, она замахала рукой. — Ну, не буду. Лучше почитай «Огонек». Здесь уже про фестиваль есть, Волька обрадуется…

Прошло еще с полчаса, Сева закрыла журнал — пора было двигаться дальше, могли опоздать на смену. Да и солнце уже перевалило за вторую половину безоблачного неба…

— Лида, а отара мне и в самом деле не по душе. — Севочка вытряхнула из тапочки закатившийся камешек. — Не по душе мне эти овцы.

Лида рассмеялась.

— Трусиха. Конечно, заколдованные рыцари во главе со злым волшебником. Сюда бы еще Фаю, та любит тоже пофантазировать. Смотри, как косится на нас одноглазый.

— Не смейся! Если хочешь знать, чабан не придет совсем.

— Это почему?

— Потому что его нет. Гурт отбился и уже давно шатается без призора по степи. Не думай, пожалуйста! Я не одни романы читаю. Да и отец рассказывал, он ведь родился в степной местности и когда-то был пастухом.

Лида тревожно огляделась.

— Из чего ты взяла, что они беспризорные? — спросила она чуть не шепотом.

— Во-первых, матка с ягнятами. Таких овец стараются отделить от остальных; она же объяснилась в дороге. Потом в июле овец обычно стригут, сейчас сентябрь, а они все косматые, облинялые. Смотри, сколько курая набилось в шерсть. А вон та овца, видишь, с раной на шее. Наверное, одноглазый рогом пырнул. Был бы рядом человек, залил бы рану, полечил… Наверняка козлище и отбил их от гурта, водит по степи.

— А что теперь делать? — перебила не на шутку обеспокоенная Лида.

— Доберемся до стана, скажем дяде Паше, чтобы сообщил в усадьбу, а там найдут хозяев. — Обмахиваясь журналом, Сева поднялась, но подруга схватила ее за руку.

— Подожди. А вдруг этот рогатый угонит их в другое место? Прошатаются до заморозков, если не набредут на них люди, а потом… Потом зима. Могут пропасть, — помолчала и добавила — И чабану здорово попадет.

Переглянулись подруги и опустили глаза. Поняли, что одной из них придется остаться здесь, пока другая не добежит до стана и не сообщит о случившемся бригадиру. Ждать в таком безлюдном месте… Конечно, можно уйти обеим. Ни единая живая душа не узнает. В конце концов какое им дело до чьих-то овец и ротозея чабана. Но уйти казалось невозможным. Обьягнившаяся матка не сводит с них пристальных влажных глаз, следит за каждым движением, будто догадывается об их думах.

— Ну что же. Ничего особенного, — после недолгого раздумья тихо произнесла Лида, — беги, Севка. Ну, быстрее беги. Я останусь…

И отвернулась, чтобы скрыть страх и волнение, подошла к овце, наклонилась над ягнятами, взяла одного на руки. Крохотный мягкий комочек, пахнущий молоком и горьковатой степной травой, испуганно ткнулся мордашкой в ее грудь. Мать забеспокоилась, приподнялась, заблеяла. Встрепенулся козлище, выгнул шею, выставляя рога, пошел, пошел на девушку.

— Цыц! — закричала в испуге Севочка, бросаясь наперерез животному и размахивая пестрым журналом. Еще секунда, и рогатый наподденет Лиду…

Вдруг козел остановился, попятился с ревом — отступил, перепугавшись громкого шелеста журнальных листов. Растерявшаяся от неожиданности, Севочка подскочила к подруге, загородила ее собой. Подхватив на руки второго ягненка, крикнула:

— Бежим. Быстрее бежим!

Сделав несколько шагов, девушки оглянулись. Стоят овцы, смотрят вслед недоуменно и раздумчиво. Лишь одна мать, серая большая овца, обеспокоенная за ягнят, семенит, торопится за ними. Но вот минута, опомнился косматый вожак, вздрогнул всем телом до кончика рогов, набычил шею и боком, вприскок кинулся вдогонку. Заволновалась отара, перекатилась грязными волнами.

— Сойди в сторону! — закричала Севочка, перекидывая за плечо тяжелую распустившуюся косу. — Дай ему дорогу. Я буду журналом махать, а ты свисти. Может, направим на путь. — Козел промчался мимо, за ним пропылила отара. — Очень хорошо! Теперь пойдут…

Измучились. Косматый одноглазый совсем извел. Пробежал шагов двадцать, остановился, овцы — тоже. Грудятся, напирают одна на другую, пыль столбом подняли, и ни с места. Вот козлище почесал рогом лопатку, оглянулся на подруг, мотнул головой, снова двинулся, овцы — за ним. И опять беда! Выскочила мышь, козел сделал виртуозный прыжок в сторону, колыхнулась вся отара.