Девочки, кто с нами?

Едва-едва направили девушки снова на путь глупых овец. Устали, взмокли от пота, охрипли от крика, ягнята руки оттягивают. А тут еще матка под ногами путается, тревожно кричит. Плюнуть бы на все — пусть идут куда хотят эти глупые животные…

А желтый дьявол не унимается, куралесит. Заметил на пути рытвинку, остановился, долго смотрел на нее, о чем-то раздумывая, затем дальше двинулся, ни с того ни с сего заспотыкался. И, конечно, захромали овцы. Так и на дорогу вышли, прихрамывая.

Обрадовались девушки, когда увидели нагонявшую их машину, только рано обрадовались. Заслышал козел рокот, заревел, рога закинул победоносно, свернул с большака. Куда и хромота девалась — повел, повел обратно гурт…

Спасибо, шофер догадался, что произошло: в степи ведь часто такое случается. Помог девушкам направить отару. Хоть и не по пути было, а все же ехал следом, пока не завиднелся стан.

Встретил дядя Паша подруг и здорово рассердился, подумал, что озорничают, а когда узнал о приключившемся, удивленно крякнул:

— Умницы! Ведь здесь, почитай, сто с лишком голов. И как вы с ними, скаженными, управились?

— Ничего особенного, — сказала Лида, с наслаждением растягиваясь прямо на траве возле палатки. — Они сами шли. Вот только из-за этого кривого чуть на смену не опоздали. Севка, смотри, он что-то жует!

Козел, кося желтый глаз на дядю Пашу, старался стащить с веревки висевшее полотенце.

ДОМОЙ

Ночь от ночи становилось все холоднее и холоднее. Ложась спать, девушки натягивали на себя все запасы одежды, жались одна к другой, стараясь согреться дыханием. Ничто не помогало — холод пробирал до костей. А как-то утром проснулись и не узнали степи — еще необъятнее показалась. За ночь будто кто побелил ее, припудрил рыже-черные пласты поднятой зяби, рассыпал вокруг колючие искорки. Засеребрилось все: крыши вагончиков, стол, за которым обедали, столбы волейбольной площадки, выгоревший флаг на тонком железном стержне. Даже Пинцет превратился в седоусого, смешного пса. Носится по стану, не поймет, что произошло. Заметил низко пролетевший над станом утиный косячок, заскулил…

Не вся еще убрана пшеница, а уже стукнул заморозок — предупредил людей, пусть торопятся…

Одним таким утром бригадир прикатил из поселка раньше обычного. Сразу прошел к тракторам, где собралась бригада, о чем-то тихо и взволнованно заговорил. По его лицу, торжественно-беспокойному, было видно, что привез какую-то новость.

Подошли девушки, и он замолчал, пригладил усы…

— Замерзли? — спросил он и, немного помедлив: — Сейчас разогрею. Собирайтесь домой!..

— Домой? — повторила Лида. — Девчата, домой…

Громкий радостный вопль раскатился в звонкой холодной тишине и смолк. Знали, что на днях отправят по домам, готовились к этой минуте, волновались, и все-же были ошеломлены. Домой? Лида огляделась, встретила пытливые, чего-то ожидающие взгляды ребят.

— Когда? — спросила Волька и, узнав, что машины подойдут к обеду, насупилась. Неожиданно махнула рукавичкой Воронову. — Заводи, — прикрикнула на притихшего Володьку. — Чего ждешь? Поехали…

— У нас тоже не закончен участок, — сказала Люся и спокойно залезла в кабину уже фырчащего трактора. Крикнула, высунувшись: — Пусть машины пригонят завтра…

Этот памятный последний день работали, как никогда. Подоспевшие машины, те, что должны были прихватить их на усадьбу, до поздней ночи возили с агрегатов на ток зерно.

Сутки с лишним длился решающий штурм. Последние желто-бурые косяки съедались комбайнами, последние машины с зерном спешили по дороге в поселок. Лишь к следующему вечеру усталые, грязные, засыпающие на ходу девушки покидали стан.

Подоспели как раз к торжественной минуте. Сельский клуб был до отказа набит отъезжающими студентами; на сцене за столом — президиум. Ввалились прямо с вещами, неуклюжие в ватниках и сапогах, сгрудились возле двери. Не обратили внимания на тишину, не поняли, почему все вдруг поднялись с мест и по залу, насыщенному горячим людским дыханием, прокатился вихрь хлопков. Таращили глаза на сцену, где стоял директор совхоза и смотрел прямо в их сторону. Тронулись гуськом, услыша горделивый голос своего бригадира:

— Моя бригада, сюда! Здесь ваши места…

Что же, если нет свободных мест в зале, можно, в крайнем случае, и на сцене посидеть. Не толпиться же у двери, да и ноги едва держат…

И только, когда стояли перед секретарем райкома и получали грамоты, когда благодарил директор совхоза, вручая каждой премию — флакон одеколона и пудру «Манон», вспомнив тот далекий день, снова шутливо спросил: «Кто из вас самые смелые, самые крепкие, кто пожелает остаться на целине?» — лишь тогда начинали догадываться, что очутились на сцене не потому, что в зале не было мест. Их ожидали, их встречали, им первым оказали почет за их труд.

К сожалению, Лида не успела приготовить ответную речь. Переминается с ноги на ногу, беспомощно смотрит на подруг, бормочет смущенно: «Ничего особенного».