Девочки с блестящим будущим

— Шлюха подзаборная! — заверещала Джейн. — Как ты могла? Я же была твоей лучшей подругой!

И она стиснула кулаки.

— Джейн! — всхлипнула Марен. — Меня изнасиловали! Помоги мне! Прошу тебя! Мне нужно домой!

— Изнасиловали? Тебя? Да Марианна своими глазами видела, как Чарльз подцепил тебя у бассейна и понес на поле для гольфа. Ты ему на шею вешалась! Веселилась до упада. А потом он вернулся и объявил всем, что ты умолила его сорвать свой «розовый бутончик». «Ах, ах, не хочу тянуть, уезжаю в университет!»

— Да ты только взгляни на меня! — Марен беспомощно провела рукой по некогда изысканному белому платью, превратившемуся в мокрую изодранную тряпку в крупицах песка и пятнах крови. — Я что, похожа на человека, который отдался по собственному желанию? Я даже не помню, как все произошло!

Марен казалось, что она орет во все горло, но на самом деле изо рта ее вылетал лишь сдавленный хрип.

Джейн разразилась слезами.

— Гнусная врунья! — выкрикнула она, размазывая по щекам черную тушь.

Позади Джейн Марен заметила группку мальчишек и среди них Чарльза.

— Клянусь тебе, Джейн! Поверь мне! Лжет Чарльз, а не я!

— Вали домой, — процедила Джейн. — И хорошенько запомни: не путайся с парнями своих лучших подруг в универе. Это подло.

Марен, всхлипывая, рухнула на колени, а Джейн, ее ближайшая подруга с третьего класса школы, повернулась к ней спиной и пошла к поджидавшим ее ребятам.

Марен, скрестив ноги, сидела под душем, когда ее мать ворвалась в ванную. Похоже, она совсем потеряла счет времени: пальцы ее сморщились, словно изюмины, кожа пошла волдырями от горячей, как кипяток, воды. Ей было все равно. Она до сих пор кровоточила. Она до сих пор плакала.

— Марен! Что за потоп ты здесь устроила? Торчишь тут уже полчаса! Да мы разоримся платить за воду!

Отдернув занавеску, мать застыла, подбоченясь и свирепо глядя на дочь.

Марен подтянула колени к груди и застонала.

— Мне кажется, Чарльз Браун меня изнасиловал.

— Что значит — тебе кажется, Чарльз тебя изнасиловал? — Мать подошла ближе и завернула кран. — Не мели ерунды. Чарльз — славный мальчик. Учится в Гарварде. Ты, небось, с ним заигрывала?

— Нет! Ничего подобного! — жалобно всхлипнула Марен, выбираясь из ванны.

Мать, развернув полотенце, отвела от нее взгляд. Затем потянула носом, досадливо скривилась и гаркнула:

— Марен! Ты что — пила?

— Нет! Дело не в этом! Я не понимаю, что произошло, но чувствую — произошла какая-то мерзость. Махровая мерзость.

— Чувствуй сколько угодно, но, если ты пьяна, никто тебе не поверит. И не смотри на меня так. Что я могу сделать? Пойти к президенту загородного клуба «Кикапу» и заявить, что его сын, возможно, изнасиловал мою дочь, хотя она в этом не уверена, так как нажралась как свинья? Да соседи нас засмеют! Сплетням конца краю не будет! Как я тогда покажусь в церкви?

— Но разве мы не должны обратиться в полицию?

— И что мы им скажем? Нет уж, приведи себя в порядок, помолись и поспи пару часов. Завтра будет новый день, ты уедешь в Индианский университет, как и планировала, и напрочь позабудешь о том, что случилось, а может, не случилось этой ночью.

Мать Марен двинулась к двери.

— Я не могу!

— Почему это?

— Потому что у меня месячные, а тампон... застрял у меня внутри. Я даже шнур от него не могу нащупать. Ужасно, правда?

Мать Марен, редкостная ханжа, всячески уклонялась от обсуждения подобных тем и чуть не пропустила наступление у дочери половой зрелости. И когда двенадцатилетняя Марен заметила на своем нижнем белье коричневые пятна, она ужасно перепугалась, решив, что неизлечимо больна. Мать кое-как успокоила ее и, развеяв ее страхи, ушла в аптеку. Вернувшись через полчаса, она протянула дочери коричневый пакет и велела отправляться в ванную, даже не намекнув, что с этим пакетом делать. Марен самой пришлось разбираться с находившимися в нем прокладками и тампонами. На разговоры о сексе также налагалось табу. Марен просто предупредили, чтобы она не смела заниматься им до свадьбы. Поэтому все познания в данной области Марен черпала в книгах по анатомии и соответствующих энциклопедиях, взятых в порыве отчаяния в библиотеке. Однако сейчас ее мать развила на удивление бурную деятельность, словно любое промедление грозило смертью.

— Сядь на край ванны, — приказала она. — Ну же, пошевеливайся.

— Что ты задумала, мама?

— Делай, как тебе говорят, Марен.

Ноздри матери раздраженно затрепетали.

Через пятнадцать минут терзаний, показавшихся Марен бесконечными, шипения сквозь зубы и увещеваний расслабить мышцы, названия которых Марен слышала впервые в жизни, тампон, аккуратно зажатый пинцетом без зубчиков, выскочил наружу.

— Готово, — торжествующе провозгласила мать. — А теперь — марш в постель.

Больше Марен никогда не пользовалась тампонами. Забравшись под одеяло, она обольщала себя надеждой, что мать права и что стоит ей переступить порог университета, как все печали развеются без следа. Как же мало она тогда знала о жизни, а еще меньше о том, что к Дню благодарения ей суждено навсегда покинуть университет, вернуться домой и попасть в невероятно затруднительное положение.