Девочки Талера (СИ)

Но почему-то именно от этой так больно. Тимур говорил, что я ничего не умею, и это правда, я так и не научилась. Ему надоела неумелая малолетка, зато Кристина наверняка умеет доставить мужчине удовольствие.

И пусть. Мне все равно, все равно, все равно… Но слезы текут и текут, и я прекрасно знаю, что не все равно, хоть сто раз это повтори. Дождь бьет по навесу, я рыдаю во весь голос, согнувшись на скамейке чуть ли не вдвое. Наверное, поэтому не замечаю, как вход в беседку загораживает широкоплечий силуэт.

— Ника! — меня, вымокшую до нитки, поднимает такой же мокрый Тимур. — Ника, посмотри на меня. Там, в кабинете ничего не было.

Хочу его оттолкнуть, но он очень сильный. Не получается ни вырваться, ни отбросить его руки. А он снова берет меня в тиски и глухо проговаривает, уткнувшись в макушку:

— Ника, тебе правда не все равно?

* * *

— Ты по мне скучаешь, Тимур? — голос Кристины журчит будто весенний ручеек бежит по талому снегу. Зато голос Тима напротив, резкий, стреляющий.

— Нет. И напоминаю, что ты замужем, вдруг ты забыла.

— Если бы ты знал, как он мне надоел, — теперь она говорит томно, с придыханием. — Я когда с ним трахаюсь, все время тебя представляю. Давай сейчас, Тимур, прямо здесь, возьми меня как ты это делал.

— Ты серьезно считаешь, что я стану трахать жену моего партнера?

— Ой, ну перестань! Ладно, хочешь, я тебе… — она замолкает и по звукам я понимаю, что выключается свет, она съезжает вниз и расстегивает молнию на брюках. Шепчет с полустоном: — Он у тебя такой большой и вкусный, Тимур, я по нему тоже соскучилась. Спорим, эта твоя малолетка так не умеет…

Внезапно она странно охает, и я слышу голос Тима, ровный и будто замороженный. Если он такой, то это значит, что Тимур в бешенстве.

— Не дергайся, повернись, так твоему мужу будет лучше видно, — несколько раз щелкает камера, а потом слышу его отчаянное: — Ника!

— Тимур! — умоляющий, дрожащий от страха голос Кристины, — он же меня убьет!

Голос Тима звенит от ярости:

— Диктофон с самого начала был включен, видео и фото есть. Еще одна такая выходка, и все это уйдет твоему мужу. Пошла отсюда!

Тимур выключает запись и смотрит на меня с лихорадочным блеском в глазах. Обнимаю себя за плечи — холодно! — и это не укрывается от его взгляда.

— Она достала меня, я давно хотел запись сделать и Джахару, ее мужу, отправить. А тут как раз телефон в руке был. Ника, — он притягивает меня к себе, у него холодные руки, тоже продрог… — У меня ничего нет с Кристиной. Она давно замужем, она мне не нужна. Мы с Джахаром должны были обменяться документами, он прислал Кристину.

Отклоняюсь, чтобы не дышать запахом его кожи, который не смогли смыть дождевые струи. Такой знакомый и манящий, что я боюсь снова оказаться околдованной.

— Как ты могла подумать, что я позволю ей что-то в доме, где живет мой ребенок. И ты…

— Я твоя обслуга, — вырывается у меня непроизвольное, и Тим вздрагивает. Снова утыкается мне в макушку.

— Нет.

— Да. Я у тебя работаю, — снова предпринимаю попытку высвободиться, — и мне нет дела, с кем ты спишь, Тимур. А еще ты обещал не прикасаться ко мне.

— Я помню, — он продолжает держать крепко, и все мои дергания оказываются бесполезными, — но не могу. Я хочу тебя… касаться, Ника.

Пауза звучит пугающе, а он вдруг прислоняется лбом к моему лбу и говорит быстро:

— Я ни с кем не сплю. И не спал, с тех пор как ты уехала. После того как меня чуть не грохнули, в моей постели никого не было после тебя, Ника. Проститутки только, я и имен их не знаю, в офис вызывал, да.

— Ты не обязан отчитываться.

— Я не хочу больше так, Ника. Как раньше. Мне ни с кем не было так, как с тобой. А в роддоме я пообещал, что, если все хорошо закончиться, не буду ни материться, ни трахаться. И я держу слово.

Я так потрясена, что не могу сказать ни слова. А когда заговариваю, из меня вылетает совсем не то, что я собиралась сказать. Собиралась холодно сообщить, что меня это не интересует, что мне наплевать и на него, и на его женщин. Но вместо этого спрашиваю:

— Кому пообещал?

Он пожимает плечами и мотает головой, больно вдавливаясь в мой лоб:

— Не знаю. Тому, кто мог помочь, наверное.

И дальше я падаю ниже плинтуса, потому что вместо очередных попыток его оттолкнуть, говорю почти шепотом:

— Почему, Тим? Я же… я же ничего не умею.

Он пару секунд въезжает, потом улыбается, и эта улыбка в нескольких сантиметрах от моих губ для меня освещает всю беседку.

— Не умеешь, — снова мотает головой.

— Тогда почему…

Детский плач, звучащий из приемника радионяни, отбрасывает нас на несколько шагов, трансформирующихся в сотни километров. Переглядываемся и одновременно несемся в дом. Вбегаем в детскую и смотрим друг на друга растерянно — одежда мокрая, на лицах разводы. От дождя, наверное.

Полинка жалобно хныкает, Тимур скрывается за дверью и сразу же выныривает обратно, протягивая мне чистую футболку.

— Переодевайся и бери ее на руки, я тоже пойду переоденусь.

Бросаю промокшие вещи на пол ванной, наскоро вытираюсь и натягиваю футболку. Подбегаю к кроватке, хватаю малышку на руки, и чуть не теряю сознание от ужаса.