Девочки в огне

Наверное, воображение рисует тебе всякую порнуху, неистовые бои подушками и девочек из доставки пиццы, которые жаждут попробовать твою пеперони на вкус. Фигурально выражаясь. Это и воспринималось порнухой, потому-то и вызывало интерес. Никки бросалась в омут столовой, я действовала осторожнее, потому что, уж поверь, четко понимала, даже тогда, что одним разом мы не ограничимся и в перспективе это может нехило шибануть по нам обеим.

Вот так все и началось: случайно и в то же время нет. Мы договорились встретиться на следующий день в том же месте, в то же время, с той же бутылкой водки, но она появилась с Крэйгом Эллисоном на буксире, мистером Занудным Кобелем, как она его представила. Он уже знал о случившемся между нами и хотел поучаствовать.

– Я только посмотрю, – заверил он, и в тот раз этим и ограничился.

Они

Мать Декс, вопреки утверждениям ее мужа и дочери, на самом деле обладала здоровым чувством юмора. К примеру, она долгие годы находила свою жизнь весьма забавной. Ведь все, чем она являлась, чего хотела и к чему стремилась, было сведено на нет, ее черты стерлись до безликой маски, не имеющей собственного имени. Мать Ханны Декстер. Жена Джимми Декстера. «Ты» – когда от нее что-то нужно, «она» – когда ничего не требуется. Временами ей казалось, что прежняя безграничность выбора на деле оказалось воронкой, что с каждым неверным решением жизнь сужается, каждая ошибка отсекает половину вариантов, продвигая ее по спирали вниз, и в конце концов ничего не останется, кроме как рухнуть в маленькую темную нору, не имеющую дна.

Каждый сам строит свою судьбу – ну разве не смешная шутка? Да, она сама выбрала Джимми Декстера, но сначала государство отобрало у нее стипендию, потому что губернатор решил сократить расходы на образование; да, она сама выбрала симпатичного гитариста с кривоватой улыбкой – единственного, кто всю ночь говорил с ней о Воннегуте и спорил о Вьетнаме, позволив ей, пусть и сквозь завесу табачного дыма и под язвительные псевдоинтеллектуальные комментарии насчет дверей восприятия, представить, будто она все еще в колледже, но выбрала-то она того Джимми, а не этого, который не понимал, почему нельзя играть на гитаре, когда ребенок спит, и почему на пеленальном столике не место косякам с травой. Она выбрала Джимми Декстера, но ей никогда не пришло бы в голову выбрать мужчину, чьи сперма и отсутствие корней привязали ее к этому месту, этому городу, этой клоаке притворства и ограниченности, из которой она так рвалась прочь первые двадцать лет своей жизни. Влюбляться она собиралась не больше, чем расставаться с любовью, как не собиралась и отвечать на ухаживания типа с накладными волосами, который служил в соседнем отделе и время от времени посылал ей непристойные шуточки вместе с рабочими документами, и уж вовсе она не выбирала, чтобы муж узнал о ее измене и страдал из-за этого. Она решила остаться с Джимми – ради дочери и ради него самого, но не могла потом не обижаться на них обоих.

Они опустошили друг друга, она и Джимми, и теперь были не нужны никому, кроме друг друга. Чаще всего ей казалось, что живет она ничуть не хуже других и что вокруг полно пустых оболочек, с улыбкой тянущих свою лямку. Впрочем, в иные дни, как плохие, так и самые лучшие, она мечтала о побеге.

Она понимала, что мешает дочери. А дочь не понимала, насколько мешает матери, ей ни за что нельзя было позволить узнать, как мать порой мечтает сбежать или – предательство еще более страшное – потихоньку ускользнуть к другой девочке, холеной обладательнице блестящих волос, девочке, глаза которой лучатся врожденной уверенностью в себе, пусть даже с толикой жестокости, этой верной спутницы юного могущества. Мать Декс мечтала безмолвно постоять за спиной у этой другой, более красивой и более счастливой девочки, чтобы мир поверил, что именно это прелестное существо воспитано ею.

Нельзя жаловаться на неуклюжую или угрюмую дочь. Ведь такой же девочкой была когда-то и она сама. Она обязана любить дочь безо всяких условий. Она обязана принимать дочь со всеми ее тараканами, любить и их тоже, и часто она так и делала. Она это умела.

Она была хорошим человеком.

Она хотела быть хорошим человеком.

Она хотела поступать правильно, уважать людей, отдавать Богу Богово, а кесарю кесарево. И соглашалась на самую скромную награду: дом, здоровье и семью.

Она хотела любить своего мужа, поскольку когда-то она его любила, как и полагается хорошей жене, ведь если бы она не любила, если бы они были парой разочарованных чужаков, очутившихся под одной крышей, если бы их прежние личности были заперты в прошлом, а их новые версии могли только произносить реплики старого сценария и пытаться представить чувства своих персонажей, вот тогда ей, пожалуй, пора было добавить в свой апельсиновый сок стопку «Тирета» – и дело с концом.

Но ведь оставалась еще дочь, а она любила свою дочь.

Конечно, она любила дочь.