— Буду, конечно, буду! Слава богу, Ева! А где свадьба-то? В «Праге»? Ох, надо чего-то с платьем придумать, а то там такая публика будет, может, и я отхвачу себе богатенького, — заверещала Женька, только вчера вернувшаяся из Херсона, где гостила у родственников.
— Жень, никакой свадьбы…
— Как это?
— Денег нет.
— А родичи что, такие жлобяры?
— Жень, ты даже не спросила, кто жених, — засмеялась Ева, страшно довольная произведенным эффектом.
— Как это? Разве не Платон?
— Не-а.
— Ну ты даешь! А кто же?
— Георгий Иванович.
— Какой Георгий Иванович? — обалдело переспросила Женя.
— Помнишь, я зимой к бабке ездила?
— Тот зэк что ли?
— Именно.
— Мама родная! Ты совсем спятила? Он же старый и бедный, сама говоришь… Ева, ты вообще-то в своем уме?
— Женька, я такая счастливая! Я так его люблю и он меня…
— Ну ни фига себе… А его что, отпустили из ссылки?
— Да.
— Дела…
— Женька, ты не представляешь, какой он…
— Ты с ним спишь?
— А то!
— И как?
— Жень, я даже вообразить себе не могла, что так может быть… С Тоником я просто терпела и все, а с Иванычем…
У Евы сделались такие глаза, что Женя невольно вздрогнула, словно увидела что-то неприличное.
— Но он же старый!
— Ха!
— И вы чего, заявление уже подали?
— Да! И он уже переехал ко мне… Из Ленинграда. И сейчас делает ремонт…
— Сам?
— Да, у него золотые руки, он все умеет…
— Я уж вижу по глазам, что все умеет, особенно в койке, да?
Ева залилась таким румянцем, что Женька даже смутилась.
— Что, так классно трахается? — едва слышно прошептала она.
— Я не буду про это говорить! — вдруг заявила Ева. — Это никого не касается.
— Ну ты и свинюга!
— Какая есть! — отрезала Ева. — Короче, ты будешь свидетельницей?
— Конечно буду! И что, совсем ничего праздновать не станете?
— Нет! Мы сразу к бабушке уедем! Поживем там недельку и домой.
— Да, Евка, надо же как бывает…
— Ты о чем?
— Был у тебя жених, молодой, красивый, богатый, в Крым собирались… А теперь старый, бедный и в глушь… Бывает, но редко…
— Я люблю его.
— Вот я и говорю… А когда свадьба-то?
— Девятнадцатого. А уедем двадцатого.
— А учиться-то дальше будешь?
— Конечно. Иваныч первого на работу выходит. На стройку.
— Ошизеть! Тоник где работает? Напомни!
— Да иди ты! — засмеялась Ева. — Я, Женька, самая счастливая на свете. А ты все Тоник, Тоник… Не нужен он мне тыщу лет.
До свадьбы оставалась неделя. Ремонт в квартире был окончен. За две недели Георгий Иванович сотворил настоящее чудо. Все сверкало свежей краской и лаком. Ева сшила новые занавески из пестрого ситчика, большой рулон которого лежал на антресолях, купленный когда-то давно матерью. Из него же Ева сделала подушки на старенькие стулья, скатерку на обшарпанный стол. Ах, как ей нравилось ее жилище! Но главное — Георгий Иванович! Он словно сбросил с себя какой-то груз. Распрямились плечи, голубые глаза сверкали весельем. Это был совсем другой человек. А уж как похорошела сама Ева!
Но однажды, за пять дней до свадьбы, она затеяла большую стирку, благо накануне включили, наконец, горячую воду. В крохотной ванной было уже нестерпимо жарко, Ева вдруг пошатнулась и едва не упала. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Ее вырвало. После этого стало легче. Неужто залетела? Она перевела дух. Ох, некстати! Надо завтра же сбегать к врачу. Если бог даст обойдется, нужно во что бы то ни стало поставить спираль. Иванычу она ничего пока не сказала. Да и не может этого быть. Рано еще.
На другой день она пошла в женскую консультацию.
— Поздравляю, вы беременны, — сказала старая врачиха.
— А какой срок?
— Примерно десять недель.
— Не может быть…
— Дорогая моя, я как правило, в таких вещах не ошибаюсь.
Ева была в отчаянии. Это ребенок Платона…
— Пожалуйста, напишите мне направление на аборт!
— Начинается! А ты, дуреха, понимаешь, что первый аборт это опасно?
— Для кого? Для меня? Ну и черт со мной! Да не нужен мне ребенок от этого…
— У тебя теперь другой, что ли?
— Да, другой, я люблю его…
— Ах, девочка, что ж ты так быстро-то всё? Один, другой. Первому тоже небось по любви давала?
— Доктор, пожалуйста, я вас умоляю… У меня в пятницу свадьба…
— Ладно, вот тебе направление, но уйди с глаз долой. Надоели вы мне. Даете направо и налево, а потом канючите тут…
— Спасибо, спасибо вам, — заливаясь слезами пролепетала Ева.
По дороге к дому она лихорадочно думала, как же ей быть, под каким предлогом лечь в больницу? Там, конечно, долго держать не будут, хотя кто знает… На обезболивание у нее денег нет… Ничего, вытерплю, хотя, говорят, боль адская, но другие же терпят… А как неохота врать…
Слезы душили ее. Она уже подходила к дому, когда кто-то схватил ее за плечо.
— Попалась!
Иваныч. Веселый, радостный.
— Ева! Что случилось, почему ты плачешь? Девочка моя, что с тобой? Идем скорее, что на улице рыдать? Пошли! — Он потянул ее к подъезду. И только закрыв за собой дверь квартиры, схватил в объятия.
— Ева, маленькая моя, что? Тебя кто-то обидел? Что стряслось? Ну скажи мне, я помогу, ну, хватит плакать. А то я тоже начну реветь, куда это годится?