Девственная селедка

— Черт знает что! Я такого ему наговорила… Понимаешь, он меня бесит, я совершенно не могу его выносить. Мне противно даже, когда он до меня дотрагивается.

— Слушай, Лали, он же красивый мужик и, кстати, Петька здорово на него похож. Но что же все-таки было?

Лали быстро пересказала подруге весь разговор с Платоном.

— Лали, ну так нельзя… — огорчилась Ирма. — Разве можно говорить мужику такие вещи!

— Какие вещи?

— Ну будто он в постели ничто.

— Нельзя. Я разве спорю? Мне самой стыдно, но когда он назвал Иваныча старикашкой…

— Так недолго и импотентом мужика сделать.

Лали фыркнула.

— Ну ты и стерва.

— Да какая я стерва… Но я его не могу выносить. Даже не понимаю почему. Я же собиралась за него замуж когда-то. И противен он мне не был.

— А может, дело в брате?

— Да нет. Они совсем разные, — она тяжело вздохнула.

— Жалеешь, что он уехал тогда?

— Нет. Просто я благодарна ему… Если бы он не предупредил, что Тоник может заявиться, было бы куда хуже.

— А он не догадался?

— Догадался, конечно, но я твердо стояла на том, что после Корфу не видела Родиона.

— Значит, ты вбила клин между братьями.

— Я? Да что ты… Родион первый сдал брата.

— Вот то-то и оно.

— Да ладно, Ирма. Это уже в прошлом. Мне оба брата не нужны.

— Позволь тебе не поверить.

— Это твое личное дело.

— Хочешь совет?

— Попробуй…

— Позвони Родиону и расскажи, что Платон приехал и поблагодари за предупреждение. Только и всего.

— Совет хороший, но я, извини, им не воспользуюсь.

— Можно узнать почему?

— Потому что я гордая. Он ни с того, ни с сего удрал, а я буду ему звонить? Да никогда. Такой звонок означал бы аванс, а я не намерена его авансировать. Все ясно?

— Более или менее.

Лали сидела в кабинете покойного мужа и методично перебирала его бумаги. Ей необходимо было найти один документ, затребованный фирмой, в которой Иваныч работал много лет. Все бумаги у него содержались в образцовом порядке, однако нужный документ пока не находился. Ей казалось, что бумаги хранят его запах. От этого она как-то размякла, расчувствовалась, нудное на первый взгляд занятие доставляло удовольствие. Это был мир Иваныча, куда ей доступа не было. Наконец, документ обнаружился. Но она уже не могла оторваться… Просматривала все ящики. В одном из них обнаружила початую коробку очень дорогих сигар. Иваныч курил сигары крайне редко, только в минуты особого напряжения. Сигары упоительно пахли… А еще она нашла небольшой фотоальбом. Хотела взять его в руки, но вдруг испугалась. Она никогда прежде не видела его. Что же такое там может быть? Страшно. А вдруг там фотографии каких-то женщин? Она убрала альбом обратно в ящик, но он неудержимо ее притягивал. Я не смогу просто забыть о нем. Она открыла альбом и… слезы градом хлынули из глаз. В альбоме были ее фотографии, любовно разложенные в хронологическом порядке. Вот она такая, какой он увидел ее впервые. Простенькая девушка в ситцевом платье, с косой, перекинутой на грудь. Этот снимок был сделан на первом курсе. На следующей фотографии она уже беременная, в вязаной кофточке. И так двенадцать снимков. Последний был сделан во время круиза по Карибскому морю. Она в черном вечернем платье, подпоясанном зеленым длинным шарфом, с изумрудными сережками в ушах. Платье и серьги были подарком на пятнадцатилетие их брака. Боже ты мой… Как он меня любил… А я? Я до сих пор его люблю. Говорят, любовь и страсть быстро умирают. Да ничего подобного… Она перевернула последнюю страничку альбома и вдруг увидела записку. Почерк Иваныча. Записка была адресована ей:

«Девочка моя, ты найдешь эту записку только когда меня уже не будет. По-моему, этот альбом красноречивее любых слов говорит о моей любви. Так вот, прошу тебя, живи на всю катушку, так как ты умеешь. Будь веселой, красивой, жизнерадостной. И постарайся найти себе мужчину. Нельзя хранить верность покойнику. Это глупо. Жизнь не для того дается. Погоревала и будет. Я думаю, сразу выходить замуж не стоит. Но жить полной жизнью необходимо. Я уверен, что такая прелестная женщина не останется одна. И я благословляю тебя на этот шаг. Я знаю, ты все равно будешь помнить и даже любить меня. Но жить надо не прошлым. И знай — я был с тобой бесконечно счастлив, с первого до последнего дня. Прости, что потянуло на пафос, но, знаешь ли, в такой ситуации это можно извинить, правда?»