Девственная земля

Это, по сути дела, в культурном плане «ничейная земля». Она расположена между лежащими к югу территориями, населенными индуистами, и буддийскими районами на севере, и я была несказанно тронута, завидев первый древний придорожный чортен[61]. Значит, отныне я настолько близка к Тибету, духовно и географически, насколько может быть к нему близок путешественник. Каменные чортены (обычно они стоят посредине тропы) символизируют нирвану; буддисты всегда обходят их слева, а последователи бонпо — справа. Этот чортен очень старый, в трещинах, между камнями проросла трава; можно было пройти мимо, даже не заметив его. Однако даже сама незаметность его, казалось, признак зачастую неверно понимаемого, но несомненно буддийского влияния, которому подверглись все народности гималайского высокогорья.

Я добралась до этой уединенной лачуги на гребне горы на сорок минут раньше Мингмара, который сегодня далеко не в лучшей форме: его мучает огромный фурункул на правой щеке. Европейские путешественники здесь не частые гости, однако семеро обитателей дома встретили мое появление без какого-либо любопытства, недовольства или радости.

Хижина сложена из обломков скалы, дощатая крыша завалена камнями. Убожество этого сооружения делает его похожим больше на тюрьму, чем на жилище. Меня не так легко потрясти уровнем жизни на Востоке, однако нищета этих людей не подходит ни под какие мерки. На малоплодородном склоне горы они выращивают просо, но это и в ничтожной доле не удовлетворяет их потребностей. Сегодня ужин состоял из вареной крапивы (они называют ее жгучей травой) с красным стручковым перцем. На десерт подали ракши. При виде такого стола мы с Мингмаром тут же решили сварить двойную порцию риса. Надо было видеть, с какой жадностью обитатели хижины ели рис прямо из котелка.

В лачуге две комнаты. В одной стоят две дощатые кровати, в центре другой на полу разводят костер. С наступлением темноты вокруг него собираются члены семьи. К счастью, дров здесь достаточно, поэтому весело потрескивающее пламя немного разряжает обстановку полной безысходности. Когда требуется что-нибудь разыскать за пределами освещенного круга, вместо свечи используется головня. В общую хукку, которая молча передается из рук в руки, вместо табака засыпают тлеющие угольки. Древесный дым (одна из причин глаукомы) сильно разъедает глаза, и сейчас я пишу с большим трудом.

В темной комнате, выходящей на веранду, под грязным одеялом в полном одиночестве стонет и кашляет молодая женщина. Очевидно, у нее последняя стадия туберкулеза легких, однако семья, кажется, совершенно равнодушна к ее страданиям. Я дала ей аспирин, чтобы проявить какое-то внимание. Она была чрезвычайно благодарна и сейчас говорит, что чувствует себя лучше. Но стоны и надрывный кашель не прекращаются.

Я пыталась выяснить, к какому племени принадлежат эти люди, но, похоже, они и сами этого не знают. Мингмар говорит, что с трудом понимает их. Видимо диалект, на котором они изъясняются, относится скорее к тибето-бирманским языкам, чем к индийским. Черты лица скорее монголоидные, чем европеоидные, и поскольку в хижине ничто не напоминает об индуизме, я буду считать их буддистами.

Пока я писала эти строки, хозяева опустили ставни, заменяющие двери, и надежно закрепили их длинными деревянными брусьями. Так что, пока костер не угас, мне надо быстрее разложить спальный мешок на второй дощатой кровати.

12 ноября. Тхангджет.

Мы легли в половине девятого вечера, но спать нам не давали стоны несчастной женщины. В шесть утра мы уже были в дороге.

Покинув хижину, мы, прежде чем продолжить путь вниз от перевала, бросили прощальный взгляд на широкую долину Трисули, оставшуюся далеко среди холмов, которые мы прошли за вчерашний день. Сейчас долина, скрытая облаками, напомнила молочное море, неподвижные волны которого омывали подножия гор.

Через пять часов мы остановились позавтракать в деревушке, в которой было всего несколько грязных каменных домиков. Здесь чувствовалось то же отсутствие пищи — слишком острое, чтобы назвать его нехваткой. По крайней мере каждый второй житель, включая детей, страдал эндемическим зобом. Кожные заболевания, правда, были не столь распространены, как этого следовало ожидать, зато всех мучили кашель и глазные болезни. За потрясающей бедностью этого района почти не замечаешь великолепной окружающей природы. Однако Лангтанг всегда был одним из самых отсталых районов Непала, поэтому не стоит делать выводы на основании увиденного. Здесь живут в основном таманги. Дэвид Снелгроув считает, что они пришли из-за Гималаев до VI века нашей эры.

Как и все горцы Непала, они издавна страдали от пренебрежительного отношения правительства к их нуждам, да и сейчас, когда делаются некоторые попытки улучшить управление в других районах, эти презираемые «бхотия» по-прежнему остаются вне поля зрения администрации. Рекрутов отсюда тоже редко набирают, поэтому даже армейское жалованье не помогает улучшить положение жителей.