Девственная земля

К половине десятого эта сумасшедшая, головокружительная тропа кончилась, и мы снова стали спускаться к реке. Остановились позавтракать в зловонной, полной мух лачуге у дороги Катманду — Госаинкунд Лекх, а час спустя шли по этой «автостраде» вместе с группами тяжело нагруженных тибетцев, тамангов и чхетри, чувствуя себя уже на полпути к суете столичной жизни.

В течение четырех часов мы спускались вдоль реки. Тропа шла то через россыпи огромных валунов, то через яркие наносы чистого серебристого песка, то по ветхому подвесному мостику, который болтался в ста пятидесяти футах над водой. Меня несколько возмущает столь безалаберное отношение к дощатым мостикам: неужели трудно привести их в порядок, ведь вокруг столько деревьев?

К трем часам мы добрались до деревни, где впервые за всю дорогу от Трисули увидели лавку. Мы хотели купить чай (он кончился уже несколько дней назад), но в лавке были только засохшие и засиженные мухами индийские сладости, отвратительные сигареты и заплесневевшее печенье. Чтобы подкрепиться, мы купили две пачки печенья.

Снова часа три мы карабкались по крутой тропинке вверх, и сверкающие снежные вершины на севере с каждой минутой становились все красивее. Нижние плодородные склоны возделываются чхетри или неварами, а верхние, более скудные, — тамангами. Район густо населен — и соответственно полон запахов — по сравнению с оставшимися позади пустынными горами.

23 ноября. Катманду.

Сегодня мы проделали еще один марафонский переход, благодаря чему прибыли сюда раньше срока.

Утром я впервые увидела полное затмение солнца, продолжавшееся с восьми часов пятнадцати минут до половины десятого. В честь этого события по всему Непалу объявлен выходной день.

Мы покинули лачугу до рассвета, и к восьми часам достигли вершины холма высотой в девять тысяч футов, преодолев легкий подъем по раннему бодрящему воздуху. Оттуда виднелась длинная глубокая узкая долина, и около двух миль тропа шла почти по ровному месту, а потом резко нырнула вниз к деревушке у реки.

Когда мы спускались с вершины, я почувствовала, что со светом происходит что-то неладное, и заметила неожиданное похолодание. Догнав Мингмара, я спросила:

— Боже мой, что происходит вокруг? Свет стал каким-то странным, да и холод ужасный!

На такой вопрос англичанин бы не удержался и ответил, что ничего вокруг не происходит, но Мингмар спокойно ответил:

— Луна кушает.

С минуту я смотрела на него, раскрыв рот. Сначала я заподозрила, что он помешался, но потом сообразила, что если у кого-то сдвиг, так это у меня, потому что, когда он указал на солнце, я увидела: поверхность светила уже на четверть была затемнена «голодной» луной.

Трудно представить себе более подходящее место для солнечного затмения! Двигаясь по тропе высоко над долиной, мы слышали резкие звуки раковин, бешеные удары цимбал и барабанов. Все ламы и жрецы в маленьких деревнях внизу кричали, вопили и визжали в схватке со злыми духами, которые, напав на солнце, угрожали всему роду человеческому. Столь необычная какофония, усиленная «вечерним» щебетом обескураженных птиц и ни с чем не сравнимым зеленоватым полумраком, разбудила во мне какие-то подсознательные воспоминания, и я на миг испытала первобытный страх, который в тот момент овладел всем Непалом.

ЭПИЛОГ

Последние дни пребывания в стране всегда полны грусти. Неизвестно, вернусь ли я когда-нибудь сюда. Уверена, если и приеду еще раз, то «все изменится, совершенно изменится» в таких местах, как Катманду и Покхара.

В течение последней недели в отчаянии я отправила в Нью-Дели и Дублин много телеграмм по поводу Таши. Разрешение на ее ввоз от министерства сельского хозяйства Ирландии должно было ждать меня в британском посольстве 23 ноября, но его там и в помине не оказалось, а билеты я заказала несколько дней назад на 3 декабря. Время бежало неумолимо вперед, и я стала замечать некоторое сходство в манере работать между государственными служащими в Дублине и моими друзьями в Синха Дарбаре.

Каждое утро Таши сопровождала меня в новое здание телеграфа, построенного с помощью Индии. Пока я сочиняла все менее и менее вежливые послания в Дублин, клерки критически поглядывали на мою собачонку и подшучивали над особым видом сумасшествия, проявляющимся в желании везти подобное существо в Ирландию. Наконец, дня через четыре, истратив немалую сумму на переговоры и послания, я в категоричной форме заявила, что 3 декабря в 15 часов 20 минут в дублинском аэропорту на борту самолета приземлится черная собака с подпалинами — с визой, запрошенной еще в сентябре, или без нее.