Девственница

Лариска рыдала. Действительно, это был выход. Палагу она зна - ла, как положительную, добрую, но строгую женщину, а уж если она сама хочет сюда, в деревню, значит, время пришло к родным местам идти. А боли у нее, Лариски, конечно, очень сильные, она все терпит днем, чтоб ребята не заметили, не пугались, а ночью корежится, кашляет в подушку, черемуховый цвет пьет, чай с липой, в лес ходит продышаться, но все равно - это не больница: там её исследуют, что надо сделают и, глядишь, она ещё поскачет по белу свету, детей совместно с Палагой на ноги подымет, а там уж, как Бог положит.

Проснулась Марина, как в раю: постель мягкая, кровать, а не тахта, пуховик, одеяло ватное, теплое, со свежим бельем-Лариска уж расстаралась. Потянулась, посмотрела в окошко - двойные рамы, а между ними вата стародавняя, рамы, конечно, не раскрываются на лето, вынимается внутренняя и все. Даже форточки нет, весь воздух из дверей. Тихо кто-то прошмыгнул под постель. "Кот, - подумала Марина, - но у кота совсем другой хвост! О Господи, да ведь она в деревне! Тут хоть золотые простыни и серебряные покрывала, - жить невозможно". В туалет бежать через весь участок, и садиться на тычку, с куском газетки на подтир. Правда, Лариска поставила что-то вроде ночного горшка к её постели, но напротив похрапывал Славка и вообще. Сразу улетучились и "тихо", и "хорошо". Плохо. Душно. Скорее надо сматываться быстрыми ногами назад, в Москву. Сплавить бабку и жить да поживать и, как говорится, добра наживать. Вот только вопрос с деньгами. Придется ей с одного вклада снять, хотя жалко - жуть. Но бабке надо дать, а то ведь вернется вмиг, и себе оставить, на зарплату её в сто рублей да на подачки кое-какие не проживешь. Надо что-то придумывать...

Она быстро вскочила с постели. Лариска уже возилась на кухне, что-то жарила-парила. Явно для неё и явно думает, что Марина тут поживет, пока она в больницу оформляться будет. Нет. Надо уезжать. Скажет, что ночные записи всю неделю и точка. Засиживаться тут нет никакой возможности. Бе-жать. И Марина убежала. Лариска расстроилась, потому что завела пирог с грибами, винегрет, забила курицу... И все зря. Гостья бормотала, что должна быть в Москве (а вчера вроде бы об этом разговору не было), что чем скорее уедет она, тем быстрее приедет Пелагея. Ну что, конечно, ей, ставшей совсем городской, неинтересно ни с ней, Лариской, ни с детьми, на которых Маринка и не смотрела даже, хотя гостинцев привезла.

Приехала Марина радостная. Грохнула на стол подарки из Супонево: грибы, огурцы, яйца, курицу-свежатину. Бутылку самогона ещё взяла. С бабкой надо хорошо выпить, а уж потом исподволь начать беседу, от которой, Маринке так казалось, зависит её, Маринина, судьба.

Сели за стол. Марина пожарила курицу, бабке не разрешила: сказала, сиди, отдыхай, я все сама сделаю. Красиво накрыла, откупорила бутылку, перемешивая с соком (тоже из деревни), налила в гостевой штоф. Пелагея глазам не верила - давненько не была Маринка такой ласковой, сноровистой, такой уважительной. Пелагея сидела, сложив руки, и не могла нарадоваться: может, ещё и наладятся у неё отношения с Маринкой, может, у той какие личные передряги были? Выпили по рюмке, по второй, закусили вкусно. Пелагея нахваливала Ларискину стряпню и саму Лариску.

Маринка подтверждала, что да, баба она хорошая, но вот не везет ей люто.

- Дак что, Иван-то сидит? Или ещё что?

- Иван сидит - это одна беда, а вот сама Лариска - плохая, - грустно сказала Маринка, наливая по третьей.

- А что так? - всполошилась от любопытства и беспокойства Пела-гея.

- Да болеет она сильно. - Тут Маринка в красках и подробнос-тях, но кое-что утаивая, чтоб не пугать бабку, рассказала, как живет Лариска: и что дом - полная чаша, и дети ухоженные и тихие, все бы ничего, но вот привязалась к ней какая-то простуда - никак не отойдет, кашляет, насморк такой, что глаза не видят, слабость. Доктор из города приезжал, сказал, что её в больницу на уколы надо, дней на десять, без уколов инфекция может дальше пойти. Лариска отказалась - детей-то девать некуда, тогда врач ей сказал, что если она так будет относиться к своему здоровью, то вообще может сердце не выдержать, и она детей сиротами оста-вит. Бледная стала, худая, все время на больничном, на день-два выйдет и опять дома...

Тут Пелагея поняла все Маринкины подходцы - и закуски, и вин цо, и ласку. Ах, стерва! Это она её выжить хочет! Поди, здорова Лариска, как кобыла, а уж заедешь, не выедешь!

- Ты чего, меня спровадить решила? На Лариску болезни нагнала?