Начинаю готовить, руки дрожат. Я неплохо управляюсь на кухне, давно научилась помогать маме. У меня вкусно получается. Даже борщ умею варить. Но готовить для такого искушенного мужчины очень волнительно. Хорошо что Давид ушел. Иначе я бы наверное впала в панику.
Стоит так подумать, как Ериханов возвращается. На нем футболка и шорты. Влажные волосы зачесаны назад. Он благоухает свежестью.
– Я тебе помогу.
– Зачем? – пищу испуганно. – Не надо…
– Я тебя смущаю?
– Нет…
Конечно смущаешь! Еще как! Это просто невыносимо, когда он так близко, такой идеальный, свежий… тогда как я в порванном платье и без трусов. Надо было сначала тоже в душ сбегать… Все неправильно, я чувствую себя замарашкой. Поэтому все валится из рук. Но кое-как накрываю на стол.
Давид садится и с аппетитом набрасывается на еду. В груди начинает печь. Есть что-то невозможно трогательное в том, как мужчина поглощает приготовленную тобой пищу… Хотя раньше я о подобном не думала…
– Почему не садишься? – спрашивает Давид, пристально глядя на меня.
– Я бы сначала приняла душ…
– Хорошо, – кивает, не спорит. – Очень вкусно, Лилиана. Спасибо.
Боже, он меня с ума сведет своими перепадами настроения. То шлепает, ягодицы до сих пор ноют, то милашка настоящий, вежливый и покладистый.
Я специально провожу в ванной максимально много времени. Меня ужасно смущает эта дружелюбная атмосфера на кухне. Семейная. Ох, ну нет. Нельзя позволять себе думать в таком ключе. Мы с Ерихановым – противоположные полюса. Иного не дано!
Вернувшись вижу что Ериханов перебрался на диван, сидит перед выключенным телевизором. На журнальном столике перед ним пакеты с доставкой. Потягивает напиток из высокого бумажного стакана.
– Холодный латте, тебе тоже заказал, – произносит не глядя в мою сторону.
Я закутана в огромный черный халат, который обнаружила в высоком шкафу ванной комнаты. Это помещение настолько просторно, что там даже что-то вроде диванчика есть. Как и огромный шкаф с полотенцами, и разными принадлежностями, феном, и прочим. Там жить можно. Французы интересный народ, это точно.
Халат волочится по полу, так что мне приходится его придерживать, чтобы не наступить на подол и не упасть. Кое как, семеню к креслу напротив. Сажусь в него, подбираю под себя босые ступни.
– Спасибо.
Беру из пакета напиток.
– Очень вкусно.
– Еда остыла. Я заказал сладкое. Подумал, тебе понравится.
Заглядываю в другой пакет, там эклеры, пирожное Павлова, круассаны.
– Это все мне? Намек что я слишком худая?
– Ты и правда слишком худая, ребра торчат, – рассеянно замечает Ериханов. Его внимание сконцентрировано в телефоне. Он читает что-то, потом быстро печатает ответ. Я сижу тихо, наблюдая за ним украдкой. Несмотря ни на что в эту минуту я чувствую себя удивительно хорошо. Даже не хочется снова задавать вопрос: когда мы вернемся. У меня ведь обязательства. Несовершеннолетняя сестра, за которую я отвечаю… Давид должен это понимать.
– Так вы сблизились с Олегом, да? – новый, невзначай брошенный вопрос заставляет поперхнуться.
– Что? – спрашиваю ошеломленно.
– Я задал прямой вопрос, Лилиана. Мне кажется ответ может быть таким же. Просто скажи мне.
– Ты считаешь что имеешь право у меня такое спрашивать? Ты даже не сказал что уезжаешь! – невольно повышаю голос, хотя понимаю, что с Давидом так лучше не делать. Он не из тех, кто позволит женщине истерику.
– Я не обвиняю. Только прошу ответить. Честно. Это так сложно?
– Зачем тебе ответ?
– Потому что ты спишь со мной. Я не делю своих женщин с другими.
– Я не имею дел с Олегом! Если ты хочешь сказать, что я не имею права даже на танец… – у меня перехватывает дыхание, настолько я возмущена.
– Отлично. Это все что я хотел услышать.
– А я нет! Ты знаешь, что меня очень сильно мучает! Но я не позволила себе… – снова теряю возможность говорить. – Я бы очень хотела узнать, связана ли твоя поездка со мной… с моими родными. Ты не обязан им помогать, нет конечно… И я хотела бы спросить, как там Марина. Ей лучше?
*********
– Слишком много вопросов сразу, – кривится Давид. Видно, что тема ему неприятна. – Марине немного лучше. Но все еще есть проблемы.
– Мне безумно жаль…
– Что касается твоей матери, да, я в курсе что с ней, – перебивает меня. – Вот только тебе это не понравится.
Вскакиваю на ноги.
– Умоляю, скажи! Я выдержу… что угодно. Что с ней сделали эти подонки?
Меня трясет. Я на грани обморока, проклятое воображение подкидывает одну за другой просто жуткие картины.
– Успокойся. На тебе лица нет. Черт, Лили, я не буду говорить пока не сядешь! – рявкает Давид. – Никаких ужасов, не придумывай себе.
У меня подкашиваются ноги. Я падаю на колени. Наплевать, как выгляжу. Силы разом покидают меня. Хочется скулить, выть, как потерявшемуся котенку.