Девственница мафиози

— Вы трое настолько близоруки, что не видите, чего вы добиваетесь благодаря крепкому партнерству? Если вы помогаете друг другу, вы становитесь намного сильнее.

— Без обид, — сказал Д'Агостино, — но я не думаю, что мы будем вести бизнес с Коза Нострой.

— И мне не нужна помощь других, чтобы оставаться сильным, — добавил Раваццани.

Манчини вздохнул и потер глаза.

— Mamma mia (О, Господи), даже по просьбе умирающего вы не желаете сотрудничать.

Я думал об Эмме и о том, чего она хотела бы от своей семьи после смерти Манчини. Она хотела бы оставаться рядом со своими сестрами и их семьями. Ей не хотелось бы вражды между Сицилией, Сидерно и Неаполем.

Ради Эммы я мог бы сделать это.

— Что ты предлагаешь? — спросил я Манчини.

— Наконец-то кто-то готов выслушать. — Манчини откинулся на спинку стула.

— Мы бизнесмены, так что давайте заниматься бизнесом. Что каждый из вас хочет, чтобы урегулировать свои долги друг перед другом?

Мне было легко ответить на этот вопрос.

— Наркоторговля, которую Раваццани украл из Палермо.

— Нет, — коротко ответил Раваццани.

— Я не прошу всего, — уточнил я. — Только часть того, что ты украл.

— И я сказал нет, — сказал он. — Зачем мне укреплять Коза Ностру за счет собственных карманов?

— Потому что Бускетта — это семья, — Манчини позволил этому осознать себя. — По той же причине, по которой я передаю свою империю Вито.

— Да, теперь, когда ты об этом заговорил. — Раваццани поднял свой бокал и покрутил кристалл в ладонях. — Я хотел бы знать, почему моего сына не рассматривали?

Манчини, казалось, был сбит с толку этим вопросом.

— Джулио? Потому что у него есть Испания.

— Нет, я имел в виду Раффаэле, твоего собственого внука.

Я фыркнул.

— Потому что ему четыре.

— Это значит, — сказал Д'Агостино, — что ты бы управлял им вместо него, и тебе вряд ли нужно больше силы. Мой брат — правильный выбор.

— Вот что я пытаюсь объяснить, — сказал Манчини. — Мы не можем допустить, чтобы дома были в ссоре. Это плохо для бизнеса, и это плохо для моих дочерей. Нам нужно оставить прошлое в стороне. Сегодня вечером.

— То, чего ты просишь, — это чтобы я уступил, — сказал Раваццани, пренебрежительно махнув пальцами. — Я отказываюсь от всего и ничего не получаю взамен.

— Чего ты хочешь? — спросил Манчини.

Раваццани медленно наклонил голову в сторону Д'Агостино. И ждал.

Д'Агостино замер.

— Чёрт, нет.

Раваццани пожал плечами, идеально приподняв плечи в своем пиджаке.

— Тогда нам больше нечего здесь обсуждать.

— Прекратите! — Манчини слабо ударил рукой по подлокотнику кресла. — Я твой тесть, и я умираю. Я помирился со своими тремя дочерьми. Не заставляй меня звать их сюда и смотреть, за каких трусов они вышли замуж.

Трусы?

Я стиснул зубы. У Манчини были яйца, когда он называл троих мужчин в этой комнате трусами. Но он знал, что ему это сойдет с рук, потому что мы больше боялись своих жен, чем его. А Эмма больше никогда не заговорит со мной, если я разочарую ее отца.

— Нет никаких причин вовлекать женщин в такого рода обсуждение, — сказал Раваццани. — Моя просьба не является неразумной. Все, что я хочу, — это процент от бизнеса Д'Агостино по компьютерному мошенничеству.

Ах. Вот как Д'Агостино заработал свои миллиарды, работая с хакерами по всему миру.

— Процент, — сказал Д'Агостино, закатив глаза. — Ты не будешь счастлив, пока не возьмешь его под контроль.

— Тридцать процентов, — сказал Раваццани.

Это заставило Д'Агостино рассмеяться — глубоким, полным смехом.

— Продолжай мечтать, stronzo (ублюдок).

Раваццани это совсем не понравилось. Мускул на его челюсти дернулся.

— И, — сказал он, как будто Д'Агостино не отказал ему, — я хочу тридцать процентов сицилийского оружейного рынка.

Я выпрямился в кресле. Тридцать процентов? Моей империи?

— Ни за что.

— Иисус, Мария и Иосиф, — сказал Манчини, проводя рукой по лицу. — Вот что я предлагаю. Десять процентов по всем направлениям. Энцо, ты отдаешь десять процентов мошеннического бизнеса Фаусто. Джакомо отдает десять процентов оружия Энцо. А Фаусто отдает десять процентов торговли наркотиками Джакомо. Все выигрывают.

Только это не было похоже на победу. Это было похоже на поражение.

— Это не равноправие, — сказал Д'Агостино.

— Десять процентов моей прибыли — это значительно больше, чем несколько пистолетов и ракетных установок.

Идиот. Он, видимо, понятия не имел об объёмах и масштабах оружейного бизнеса.

— Это не имеет значения, — сказал Манчини. — Важно то, что вы трое заинтересованы в успехе друг друга. Вы перестанете работать в противоречиях и будете работать вместе. Ради моих дочерей.

Мне это не понравилось, но как я мог отказать своему свекру в этой просьбе накануне свадьбы? Эмма хотела бы мира и согласия в семье.

Иногда приходилось выдержать один или два удара, прежде чем выйти победителем.

«Вот почему ты отличный дон… Ты умный, спокойный, дисциплинированный».

Для нее я могу сделать это.

— Я согласен, — громко сказал я.