Девственницы

Кисал лежал скованный и прямой, как металлический прут, каким подпирают ковровую дорожку на лестнице; в одной руке он держал блокнот, другой сжимал пальцы Тот. Детей было почти не видно в высокой траве, еще не совсем просохшей от утренней росы. У Тот намокла юбка, но руке, которую сжимал Кисал, было тепло. Поезд почти поравнялся с ними. Кисал сел на секунду, но тут же снова лег. Мимо грохотал поезд. Стало душно и темно, завоняло соляркой и отработанным машинным маслом. Порыв ветра задрал ей юбку и взъерошил рыжие кудри. Куртка Кисала надулась от ветра, трава вокруг них полегла. Секунда — и поезд, промчавшись мимо, покатил дальше, в сторону Лондона, а запах солярки повисел еще немного в воздухе и постепенно рассосался, утянулся следом за вагонами. Трава снова поднялась, и солнце осветило фабрику красок. Бочки на хоздворе снова засияли всеми цветами радуги. На канале виднелось яркое пятно — маленький «Зевака» проходил шлюз ниже по течению. Тот и Кисал тихо лежали в траве.

— Ты запомнил номер? — спросила она, не высвобождая руки из его влажных пальцев.

— Ага, — ответил он.

Тот понимала, что он никак не мог успеть разглядеть номер поезда. Поезд мчался слишком быстро.

— Разве ты не запишешь его в блокнот?

— Пусти руку.

Она выпустила его руку и села, разглаживая юбку и натягивая подол на испачканные травой коленки. Кисал тоже сел, что-то нацарапал в блокноте, а потом засунул ручку за ухо.

Она выхватила у него блокнот и подняла над головой.

— Врун! Врет и не краснеет! Ты не записал номер. Даже Бэтмен не успел бы ничего записать! Даже Джокер!

— Отдай!

— А ты отними!

Она сбежала вниз по насыпи и понеслась по дорожке. Кисал гнался за ней, пытаясь отнять блокнот, но она увертывалась и бегала вокруг ворот шлюза, листая на бегу страницы и читая, что там написано. Кисал разграфил каждую страничку на несколько колонок. В одной были цифры, в другой слова. Тот увидела имена мальчиков и какие-то числа. Во втором столбце справа Кисал записал: «нога и рубашка» и «губы». Это не имело никакого отношения к поездам.

Кисал выхватил у нее блокнот и вернулся к скамье у моста. Он взял еще один сандвич. Тот села рядом и тоже взяла один. Она зажала его между пальцами и стала слизывать масло и шоколадную пасту, которая просачивалась с краев.

— Что у тебя в конце? — спросила она, откусывая кусочек ставшего плоским сандвича.

— Так, ничего.

— А все-таки?

— Ничего. Ерунда.

Блокнот лежал на скамье между ними. Она взяла его, пролистала до конца и прочитала последнюю запись: «Пятница, 25 января».

Тот повернулась к Кисалу:

— Двадцать пятое — это вчера. — Он кивнул. Тот снова принялась читать: — «Пятница, двадцать пятое января. Найджел Дипенс. Нога и рубашка». Что это значит? — Кисал молчал. — Для чего последняя колонка? — спросила Тот. Мальчик ничего не отвечал. — Да ладно тебе, — сказала Тот, — я ведь рассказала тебе про рыбок и про Бога. Что это значит?

Он встал и взял свой сачок.

— Давай ловить рыбу, — сказал он, садясь на дорожку.

Она взяла другой сачок и села рядом.

— Перестань. Если мы настоящие друзья, ты должен все мне рассказать. Так полагается.

Кисал водил сачком по воде взад-вперед. На противоположный берег вылезла водяная крыса; секунду она наблюдала за детьми, а потом снова нырнула в воду и поплыла к ивам — быстро, оставляя на воде след, похожий на стрелу.

Кисал погрузил сачок глубже в воду.

— В пятницу у клуба Найджел Дипенс меня избил. — Он задрал брючину и показал кровоподтек на голени и царапину с зазубренными краями на колене. — Он схватил меня за галстук и разорвал мне рубашку. — Он опустил брючину. — А в четверг Майкл О’Фланнери плюнул мне в лицо.

Тот прикусила губу.

— А последняя колонка для чего?

Кисал вытащил сачок из воды и подтянул к себе. В сачке под слоем водорослей плавала колюшка цвета чайной заварки. Он опустил ладонь в воду и осторожно подвел ее под рыбку, а потом выпустил колюшку в банку из-под варенья.

— Уже две, — заметил он.

— Для чего последняя колонка?

— Я поставлю там галочку… когда они перестанут. — Он снова погрузил сачок в воду.

— Почему они тебя бьют?

— Потому что я — пакистанец. Я здесь новичок. Не знаю. — Кисал взял банку и стал смотреть, как рыбка крутится за стеклом. — Как ты думаешь, а у меня с рыбками получится?

— О чем ты? — не поняла Тот.

— Остановить тех… Чтобы они прекратили ко мне приставать.

— Может быть. Но с козлами вышло бы лучше.

— В Бишопс-Крофт козлы есть?

— Нету. И колоколен тоже, — вздохнула Тот.

С нижней части железнодорожного моста в воду падали капельки воды; каждая капля постепенно увеличивалась, и вот темные круги уже падали по обе стороны узкого канала. Лучи заходящего солнца, преломляясь о поверхность воды, отражались от нижней части моста; на мокрых, почерневших кирпичах плясали пузырьки белого света.

— Рыбки не помешали твоему папе уехать, — сказал Кисал.

— Да, но они, наверное, сумеют вернуть его.

— Бог должен был не дать ему уехать.

Тот молчала, так как в глубине души понимала, что мальчик прав.

— Я мог бы принести их в жертву Индре. — Кисал вгляделся в сачок, но он был пуст.

— Кто такой Индра?