Сегодня был последний школьный день перед летними каникулами. Восемьсот девяносто третий автобус высадил ее у общественного центра-клуба; в тот же миг из Ивового переулка вышла Дороти. Лилли внимательно наблюдала за подругой. Дороти швырнула ранец на декоративные булыжники у почты и достала предписанный правилами серый габардиновый макинтош. Она накинула его на плечи и застегнула пуговицы, а потом подошла к Лилли, подпиравшей стену клуба.
— Ты что, замерзла, Дороти Томпсон? — спросила Лилли. — По-моему, в твоем плаще зажариться можно!
Дороти покачала головой и расстегнула ворот, демонстрируя не предписанный правилами пушистый розовый джемпер.
— Крис встречал меня у церкви. У мамы припадок случится, если я переоденусь из формы в автобусе. То и дело нудит, как дорого ей эта форма стоила.
Лилли возблагодарила свою счастливую звезду за то, что в школе Девы Марии учеников не заставляли носить форму. И мальчикам, и девочкам велено было просто носить «что-нибудь синее» с белыми рубашками. А в Тривертоне Дороти заставляют носить серое и лиловое — вот ужас!
— Пошли, — сказала Дороти. — Я умираю с голоду.
Пока они шли напрямик через лужайку, Лилли вполуха слушала, как Дороти жалуется на своего Криса. Она вспоминала время, когда мистер Томпсон еще не уехал в Америку. Каждый вечер, если он работал в утреннюю смену, они слышали, как он репетирует в мезонине. Лилли нравилась красивая духовая музыка, вылетавшая из слухового чердачного оконца. В жаркие летние вечера труба состязалась с многочисленными транзисторными приемниками, выставленными в кухнях у открытых окон. Музыка из чартов бледнела по сравнению с великолепным, смелым джазом, вылетавшим из трубы мистера Томпсона.
Но в каком-то месте он всегда фальшивил, и наступала пауза, прежде чем он возвращался к нужной цифре и начинал снова. Лилли всегда хотелось, чтобы мистер Томпсон сыграл хотя бы одну композицию от начала до конца, без перерывов.
Следом за Дороти она прошла по дорожке сада, задержавшись, чтобы погладить гладкую металлическую поверхность псевдовикторианского газового фонаря, стоящего сбоку от входа.
Дверь черного хода была не заперта. Кухня в доме Дороти была похожа на картинку в одном из глянцевых журналов, которые Лилли наскоро пролистывала у газетного киоска. На кухонных шкафчиках в стиле кантри красовались корзинки с сушеными цветами, а по обеим сторонам дровяной печи в углу стояли две огромные керамические сиамские кошки. Электрический чайник и набор для фондю составляли ансамбль — на яично-желтом фоне голубые цветочки. Очень красиво смотрелись и контейнеры с разноцветными макаронами, сухофруктами и мюсли; миска для фруктов доверху набита персиками и бананами. Высоко над кухонными приборами на специальном креплении висел портативный телевизор.
Миссис Томпсон сидела за кухонным столиком, чистила картошку и смотрела, как повар по телевизору готовит романтический ужин для двоих. Она улыбнулась девочкам, поцеловала Дороти в щеку и показала им на поднос, где стояли тарелка с шоколадным печеньем и два стакана молока. После этого она снова повернулась к телеповару.
Лилли взяла с тарелки печенье и отпила глоток молока. Она уже поняла, что, если будет помалкивать, сумеет научиться здесь чему-то важному. Миссис Томпсон ловко подцепила наманикюренным ногтем глазок в картофелине. Ногти у нее были блестящие, ярко-красные. Дороти закатила глаза, допила молоко и вышла из кухни. Лилли нехотя поднялась следом за подругой.
Дороти стояла в родительской спальне и рассматривала себя в высокое зеркало на подвижной раме. Лилли швырнула школьную сумку на пол и опустилась на мягкую оттоманку, застывшую в изножье большой двуспальной кровати, как сторожевой пес. Кровать была накрыта вязаным пестрым покрывалом; красные и синие квадраты на нем перемежались розовыми и зелеными. Лилли мысленно представила покрывало в собственной убогой спальне. Нет, такая красота не сочетается со старыми розовыми нейлоновыми занавесками и ковровыми дорожками. Она погладила покрывало и сунула палец в петлю.
Дороти приподняла подол юбки и осмотрела в зеркало свои ноги. Толстеет подруга, подумала Лилли. Но ноги у нее по-прежнему что надо. Как у фигуристки. Коричневые в колготках цвета загара и гладкие, как масло.
— У тебя чистые руки? — спросила Дороти, не отводя взгляда от зеркала.
Лилли убрала руку от покрывала. Иногда Дороти бывает такая зануда!
— Покрывало вязала моя бабушка. Она и мне связала покрывало из остатков… из кусочков, которые остались после вещей, которые она связала мне и Тот. — Дороти отошла от зеркала и с размаху бросилась на кровать. — А твоя бабушка чем занимается?
Лилли теребила петлю-застежку на бархатной гардине.
— Она в доме престарелых.
Дороти вздохнула и проверила, нет ли зацепок на колготках.