Девственницы

К восьми часам Элейн успела потанцевать с мистером Райтом и мистером О'Фланнери; всякий раз их жены хлопали им с краю танцплощадки. Она даже станцевала медленный вальс с мистером Дамсоном, который горько сетовал, что не выносит музыки диско. Но Элейн не покидало беспокойство за Дороти, а от музыки и танцев у нее разболелась голова. Поэтому она откопала свою куртку в груде одежды, сваленной в фойе, и вышла на стоянку, где стала пить вино, прислонившись к низкой кирпичной стене, огораживающей здание клуба по периметру.

Россыпь звезд на небе исчезла, зато из-за красных облаков над Трюиновым лесом выплыла огромная луна. Шел снег. Крупные сухие снежинки падали на тротуар, ветер сметал их в миниатюрные сугробы в канавах и вдоль стены со стороны клуба. Элейн поставила свой бокал на низкую ограду и вбежала внутрь.

— Смотрите! Смотрите! — закричала она. — У нас будет белое Рождество!

Все соседи высыпали на стоянку, чтобы посмотреть на первое снежное Рождество за четыре года. Все, кроме Симуса О'Фланнери, который тихо играл на кухне клуба.

Симус не любил вечеринок. Когда много людей, легко потеряться в толпе. Он предпочитал общество сестры и брата. Но Лилли на вечеринке не было. Она побежала за его брюками и все не возвращалась. И еще Симусу не нравилась праздничная куртка. Она кусалась и была маловата. Ноги у него замерзли и пошли пятнами; Майкл тоже не смог отыскать его брюки и потому дал ему футбольные шорты.

Симус знал, что брат его любит, но не хочет с ним играть. Сейчас Майкл сидит с мистером Дипенсом и подбирает пластинки. На Симуса мистер Дипенс накричал, потому что он трогал пальцем гладкие черные круги, желая понять, где там прячется музыка.

Снаружи, в большом зале, слишком много слов. Все люди так много говорят! Он знает гораздо больше слов — настоящих, хороших, но у него не получается их выговорить. В кухне было тихо. Голоса сюда проникали, но приглушенно, а если приложить ухо к полу, можно услышать холодные глухие удары музыки через кафельную плитку.

Там холодно. Здесь тепло. В коробке, где живут стаканы и салфетки, радужное покрывало. Покрывала не живут в кухонных коробках. Они живут в сушильном шкафу и на моей кровати.

Симус вытащил из буфета рядом с коробкой со стаканами для сидра желтоватую стеклянную салатницу и нахлобучил ее себе на голову. Она закрыла ему глаза; через стекло все виделось как будто в дымке. Белая известка стала кремовой, занавески над раковиной — цвета жухлой зимней травы на лугу. Симус лег на кафельный пол и заглянул под буфет. Радужное покрывало в коробке приобрело оранжевый оттенок.

В коробке живет радуга, а в радуге что-то есть. Что-то розовое, вроде кролика или тапки.

Он потянул за покрывало. Оно было тяжелым, потому что в него что-то было завернуто. Может, игрушка? Симус вытащил сверток из коробки и осторожно положил на пол. Потянул за краешек покрывала и увидел крошечный желтовато-розовый кулачок. Он снял с головы салатницу и развернул покрывало. Ребенок сучил ножками. Его тельце было в запекшейся крови и грязи; в рыжих волосенках застряли травинки. Симус тронул пальцем крошечный кулачок. Малыш крепко схватил его за палец. Симус приложил ухо к плитке и услышал рождественский хорал.

На кухне младенец Иисус!.. Осторожно… нельзя уронить Иисуса, как сделал один плохой человек — не помню, или король, или император. Надо быть умным. Отнести младенца в ясли. Отнести Иисуса к его Мамочке, тихой даме в синем, к мужчине с торчащей бородкой. Положить в ясли и подоткнуть покрывало. Подоткнуть, как это делают для малыша в кроличьей шубке из колыбельной.

Тот видела снег всего один раз в жизни, когда ей было пять лет. Отец однажды вернулся домой поздно и разбудил ее. Он вынес ее на улицу и показал, что задний двор покрылся толстым снежным покрывалом. Она окунула в него руки и набила снегом рот, прежде чем пришла мама и утащила ее назад в постель. К следующему вечеру весь снег исчез после сильного ливня.

Сегодня, стоя на парковке вместе со взрослыми обитателями тупика Стэнли, она надеялась, что снег не растает. Взрослые затихли. Все смотрели наверх, в небо, ловили снежинки языком, подставляли под него ладони. Он был сухой, и из него нельзя было слепить снежки.

— Ну, не знаю, как вы, — сказал наконец мистер О'Фланнери, — а у меня давно уже в глотке пересохло.