Девушка 18+ (СИ)

Теплые руки, мягкие щеки. Бабушки Софа и Мария обняли меня одновременно. К старой Мире подбежала сама, ей тяжеловато вставать с кресла. Ревматизм донимает. Осень. Пахло пирогами, мастикой для паркета, бумажными книгами, яблоками. Хотелось разрыдаться светлыми слезами вслед за старухами. Я дома. Какое счастье!

— Где Мишка? — я оглядела старую гостиную.

Дамы переглянулись и не ответили.

— У себя наверху. С дамой. Профукала ты свое счастье, стрекоза.

Руфина Львовна вплыла в комнату. Держала мундштук в тонких пальцах. На этот раз сигарета там была. Мы поцеловались. Пришел отец. Помолодел и потолстел. Мы обнялись радостно. Не скучали друг по другу ни грамма. Наша белая кошка сопровождала его безотрывно везде. Коснулась телом моей ноги и ушла. Мой старый пес приковылял следом. Вилял хвостом. Узнал. Я присела, стала гладить седую морду. Зюзя с усилием приподнял дряхлеющее тело, поставил лапы на мои колени. Я подсадила его на специальную скамеечку. Он тут же уснул.

— Как зовут эту фифу, мы не знаем. Берг не сподобился ее представить. Пять дней. Является в девять утра, как на работу. К обеду не выходит. В семь вечера он провожает ее на станцию, — доложила диспозицию баба Мира.

У нее идеальный наблюдательный пункт. Кресло в гостиной. Сердце дома. Вяжет бесконечные носки целыми днями.

— Кровать не скрипела ни разу, — сообщила баба Софа, забирая у меня куртку и выдавая мои любимые тапочки. Красные с белой опушкой по краям.

— Может быть, они стоя, — усмехнулась Руфина Львовна.

Жестом потребовала у меня зажигалку. Я удивленно протянула даме зиппо.

— Стоя, тоже было бы слышно, — исполнила свою партию баба Мария.

Отобрала у Руфы зажигалку, вернула мне. Пригрозила пальцем обеим.

— Девочки, прекратите! С нами дети, — возмутилась самая старшая из присутствующих здесь дам из своего центрового кресла.

— Так для дитя и рассказываем, — рассмеялась бабушка с мундштуком. Показала мне глазами на стеклянную дверь веранды. Пойдем, мол, покурим.

— Дамы, дорогие мои! Скажите прямо, что я должна сделать: ворваться в комнату Берга без стука, как обычно, или влезть по стене снаружи и заглянуть в окно? — рассмеялась я счастливо.

В других женщин я слабо верила. Не бывало такого между Мишкой и мной. Хотя…

— В окно мы уже посылали твоего отца. Шторы задвинуты плотно. А дверь закрыта на засов, — продолжила докладывать баба Мира, не прекращая вязать.

— Тогда узнать, что они там делают, невозможно. Вы испробовали все варианты, — я развела руками.

Из соседней комнаты раздались звуки рояля.

— Кто это?

День сюрпризов. Кто может там играть, если Руфа стоит рядом, а Мишка заперся наверху? Больше никто из нас инструментом не владеет. У меня так даже слуха толком нет.

— Это Женька. Вчера приехал последним автобусом. Расстроенный такой. Выкрал в буфете бутылку с наливкой вишневой и плакал синкопой до трех ночи. Никому спать не давал. Он у нас частенько бывает. Не то, что некоторые. Талантливый мальчик. Разбила, по всему слышно, какая-то стерва его бедное сердечко. Обедать! Всем мыть руки, — закончила тираду баба Софа.

Я потопала за ней следом на кухню. Помогать.

— Лялька!

Пингвин возник передо мной. Возле обеденного стола. В руках я держала большую фарфоровую супницу, полную горяченных щей. Он мне откровенно мешал, не замечая, как обычно. Глаза красные, клюв — тоже. Похоже, ночью плакал не только рояль.

— Отойди, балбес! — прикрикнула я на него.

Руки отваливались под тяжестью ведерной емкости в веселенький мелкий цветочек. Веджвуд. Это вам не Дулево. Как эта красота умудрилась сохраниться сквозь столько войн прошлого столетия?

Женька наконец изволил отодвинуть себя в сторону. Я с облегчением опустила щи на скатерть. Надо переставить в центр стола. Нагнулась. Пингвин прижался всем телом сзади. Облапал грудь. Пользовался тем, что у меня руки заняты. Доброе сегодняшнее солнце заливало столовую через мелкий перебор стекол.

— Лялечка, Лялечка, — Женька слюнявил сзади шею мягкими губами. Сопливил носом и слезил птичьими глазами.

Я стояла и ждала, когда он отлепится. Пингвин явно не собирался прекращать свое мокрое дело. Шарил горячими ластами по мне. Жался всем своим к моей попе под нежно-серым пуловером Андрея Вебера-старшего. Я надела его утром вместо полосатого костюма. Как платье. Он хранил неизвестный вчерашний аромат. Мне нравилось.

— Хватит, Жень. Успокойся. Люди идут. Возьми себя в руки, — я сняла с себя Женькины объятия.

Ушла в кухню за пирогами и остальным. Слышала, как со звоном хлопнула дверь веранды. Пингвин снова удрал рыдать к роялю.

— Ну, разумеется! Кто еще способен притащиться в дом на такой пафосной хрени, — Берг, ухмыляясь, спускался к обеду по знаменитой скрипучей лестнице.

Теперь в моих руках источал обалденный аромат пирог с мясом. Мой впалый живот подыгрывал ему неприлично громко.

— Привет, красавица!

Миша забрал блюдо из моих рук и водрузил на стол. Чмокнул в щечку, отловил за руку и усадил рядом с собой, слева. Это место всегда было моим. Мог бы не напоминать.

— Нужно сходить за Женечкой, — проговорила баба Софа, разливая щи.

— Я сейчас, — подхватилась я.