Девушка без тормозов

– Объясни мне, чего вы все хотите? Почему наша жизнь для вас дурно пахнет? Мы все – дерьмо, да? Мы все продались за квартиры, машины, красивые шмотки, вкусную жратву, да? Мы отдали свою свободу, да?.. А вы свою за что отдали? За ежедневный укол? За право выйти на панель и продать свое тело за эти вонючие доллары? Или это у вас называется – «отстаивать» свободу?

«Ясно, – подумала я, – видно, дочка накануне послала его куда подальше… А мне придется теперь заменить собой объект воспитания…»

– А знаешь, почему вы так вцепились в свою свободу? Словно это самая великая на свете ценность? Просто потому, что у вас нет больше ничего!.. Молчишь? Я знаю, почему ты молчишь!..

«У мужика совсем, однако, крыша поехала! – подумала я. – Довела его дочурка! Да и жена, наверное, руку приложила…»

– Ты молчишь не потому, что считаешь меня идиотом, с которым и говорить не стоит. Хотя ты именно так и считаешь… Но тебе же просто нечего сказать! Ты же знаешь, что я прав, вот и молчишь!

Мне уже, честно говоря, поднадоело слушать его педагогическую истерику. У меня не было абсолютно никаких проблем ни с его поколением, ни с поколением его дочери. Поэтому мне было просто скучно. Но и обижать его понапрасну не хотелось. Почему-то было его немного жалко. Нет, не как мужчину. Терпеть не могу жалеть мужчин. Как отца, наверное… Ведь на вид мне сейчас было лет на шесть меньше, чем на самом деле. Я сама в какие-то моменты начинала верить, что я та, кого изображаю – вышвырнутая в самостоятельную жизнь малолетка, засомневавшаяся в ценностях, которыми живут ее родители…

Я положила руку на его колено и очень спокойным голосом сказала:

– Дай сигарету.

Он хотел было еще что-то сказать, но закрыл рот и поскрипел зубами. Еще минуту он сидел молча, потом поджал губы, достал из нагрудного кармана пачку «LM», протянул мне сигарету и зажигалку.

Пока я курила, он молчал. Я тоже помалкивала. Все так же стояли у обочины. Мимо проносились равнодушные и к его, и к моей судьбе машины… Я выбросила окурок в открытое окно и сказала:

– Поехали.

– Куда? – спросил он.

– Если – прямо, то куда попадем?

Он подозрительно посмотрел на меня и сказал с недоумением:

– На Таганку…

– Значит – едем на Таганку…

Я совершенно не знала, куда мне ехать в Москве. Поэтому не стала и голову ломать над этим. Пока покатаемся на машине, а там видно будет, может быть, само собой что-нибудь решится. У меня часто так в жизни бывает. Вот, кажется, абсолютно нет выхода, вдруг – бах! – и в твоей голове уже существует готовое решение. Откуда оно там берется, я не знаю. Само как-то возникает. А ты о нем и не думаешь вроде бы…

А что тут думать! Я во всей Москве трех человек знаю: дядю Славу, Крота и Крошку… Ну, если Долговязый из Арбатова вернулся, – то четырех. Хотя лучше бы мне никогда не знать ни Долговязого, ни Крошку с Кротом, ни самого Лаптева с его поручениями…

Глава 16

Да… Ловко он меня с этими поручениями на крючок поймал. Причем сама ведь напросилась. Сама себе яму вырыла… И когда я открывала дверь в кабинет Николаева, было уже поздно что-нибудь изменить, насколько я понимаю теперь. Я уже основательно увязла в сетях Лаптева к тому времени. Единственное, что мне оставалось – спасаться бегством еще перед тем, как войти в кабинет Николаева. Но не могла же я сбежать и бросить Юру в ситуации, когда ему угрожает смертельная опасность.

Войдя и плотно закрыв за собой дверь, я просто не знала, с чего начать. Ведь я сама поняла только самое начало – только чуть-чуть из той игры, которую затеял Лаптев.

Юра сидел за своим столом, и, судя по всему, мое появление его не слишком обрадовало. Не знаю, что он обо мне подумал, но смотрел он на меня с досадой и даже с раздражением.

Почувствовав на себе этот его не слишком, прямо скажем, приветливый взгляд, я тут же вспомнила, как он мгновенно меня оценил на презентации, когда я познакомилась с ним по заданию Лаптева. И признаюсь, мне стало не по себе от того, что я только теперь поняла, за кого он меня принял. За что-то очень близкое к тому, от чего я старалась убежать.

Я-то, дура, подумала, что он и вправду в меня хоть чуточку, но влюбился. А он увидел во мне лишь красивую, недалекую хищницу, которая вышла на охоту за богатыми мужиками. И решил со мной поиграть, развлечься, отдохнуть… И больше – ничего.

На его лице были написаны скука и усталость. Я видела его готовность нажать кнопку вызова охраны и приказать выставить меня, по возможности без шума и скандала. И приказать хорошо меня запомнить, чтобы никогда больше не пропускать к нему в кабинет… Вообще – близко к нему больше меня не подпускать. И только поджидал моего первого слова, чтобы убедиться в том, что я пришла от него что-то требовать или просить…

Я тут же вскипела и хотела уже мягко и тактично объяснить Николаеву, кто он такой, но меня остановила очень простая мысль. И в своей простоте обезоруживающе убедительная.

А зачем мне это нужно?