Девушка и ночь

Я медленно ехал по асфальтированной дорожке, уходившей в глубь сосново-оливковой рощи. Аврелия-Парк был построен в конце 80-х и прославился благодаря тому, что застройщики восстановили здесь громадный средиземноморский парк с редкими, экзотическими породами деревьев. Их смелая выходка, наделавшая много шуму, впрочем, не ограничивалась только этим: через парковую зону предполагалось, кроме того, пустить искусственную реку.

Здесь насчитывалось всего лишь три десятка домов, далеко отстоявших друг от друга. Помнится, я как-то прочел в «Обсерватере», что у Франсиса был дом под номером 27, располагавшийся в самой верхней части парковой зоны, среди густой растительности. В темноте я различал тени пальм и высоких магнолий. У кованых ворот, возвышавшихся над кипарисовой изгородью, я остановил машину.

Подойдя к воротам, я услышал щелчок – и они открылись передо мной. Я смекнул, что у меня имеется умная отмычка, открывавшая мне электронный доступ в дом. Ступив на вымощенную камнями дорожку, я, к своему удивлению, услышал шум воды. Это было не отдаленное журчание – казалось, что у самых моих ног бурлит река. Я нажал на кнопку наружного выключателя – в саду и на различных террасах одновременно вспыхнул свет. Лишь обойдя владение кругом, я все понял. Подобно «Дому над водопадом», шедевру Фрэнка Ллойда Райта[160], дом Франсиса стоял прямо над водным потоком.

Это была современная постройка, не имевшая ничего общего с провансальским или средиземноморским стилем: она скорее напоминала некоторые американские архитектурные сооружения и состояла из трех нависающих друг над другом ярусов, сложенных из разных материалов: стекла, светлого камня и железобетона. Она прекрасно вписывалась в окружающий каменистый, поросший растительностью горный ландшафт.

Цифровой замок разблокировался, как только я подошел к двери. Я боялся, как бы не сработала сигнализация. На стене висела какая-то коробка, однако ничего такого не сработало. Свет в доме тоже включался с помощью одной-единственной пусковой кнопки. Нажав на нее, я увидел, что оказался в изысканном, потрясающе красивом интерьере.

На первом этаже помещались гостиная, столовая и открытая кухня. В духе японской архитектуры внутреннее пространство не было разделено перегородками – предназначенные для жизни места разгораживались всего лишь полупрозрачными деревянными панелями, пропускавшими свет.

Я прошел немного в глубь жилища и обвел его взглядом. Никогда не думал, что у Франсиса могла быть такая холостяцкая берлога. От изящной отделки веяло домашним теплом. Большой камин из белого камня, балки из светлого дуба, ореховая мебель округлых форм. На барной стойке стояла бутылка пива «Корона» – значит, здесь недавно кто-то был. Рядом с бутылкой лежала пачка сигарет с глянцевой зажигалкой, украшенной репродукцией японской гравюры.

«Зиппо» Максима…

Ну конечно, он заезжал сюда после нашего с ним разговора дома у моей матери. И то, что он здесь увидел, настолько его потрясло, что он сорвался отсюда, забыв даже сигареты с зажигалкой.

Подойдя ближе, к широкому, обложенному кирпичом оконному проему, я понял, что Франсиса убили именно в этом месте. А пытали его возле камина, где и бросили умирать. Потом он пополз по вощеному паркетному полу к широкой стеклянной стене с видом на реку. Оттуда ему удалось позвонить моей матери. Вот только дозвонился ли он до нее – этого я не знал.

3

Мать…

Я чувствовал: здесь все напоминало о ней. Ее присутствие угадывалось повсюду: в каждом предмете мебели, в каждом элементе убранства. Здесь она была как у себя дома. Тут я услышал скрип – и вздрогнул. Обернулся – и столкнулся с ней носом к носу.

Вернее, с ее портретом на противоположной стене гостиной. Я направился в библиотеку, где висели другие фотографии. И чем ближе я подходил, тем отчетливее понимал то, о чем до сих пор даже не догадывался. На полутора десятках снимков вырисовывалась своего рода ретроспектива параллельной жизни, которую Франсис и Аннабель вели многие годы. Оказывается, они вдвоем путешествовали вокруг света. На развешанных как придется фотографиях я узнал многие достопримечательности: африканскую пустыню, заснеженную Вену, лиссабонский трамвай, исландский водопад Гюдльфосс, тосканские кипарисовые рощи, шотландский замок Эйлен-Донан, виды Нью-Йорка до падения башен-близнецов.

Однако меня мороз по коже продрал не столько от картинок всех этих достопримечательностей, сколько при виде лиц матери и Франсиса, безмятежно улыбавшихся на их фоне. Они были любовниками. Не один десяток лет их жизнь объединяла безупречная долгая связь, сокрытая от посторонних глаз.

Но почему? Почему они так и не оформили свои отношения по закону?