Девушка из Англии

– Преступником? – Он горько улыбнулся. – Мое преступление в том, что я люблю свой народ и ненавижу то, как султан Саид приковывает его кандалами к прошлому, держа в покорности иностранным державам. Мое преступление состоит в желании, чтобы наши дети учились, а больных лечили. В жажде присоединиться к остальному миру, живущему в двадцатом веке, а не оставаться в одиночестве во временах Средневековья. – Его голос стал громче, и некоторые из сидящих поблизости узников обернулись. Веки Салима нервно затрепетали. Он потянулся к корзине, порылся в ней, достал горсть фиников и миндаля и бросил другим заключенным, которые заулыбались и с жадностью на них набросились. – Мое преступление в том, что я не стал молчать, когда султан грубо нарушил суверенитет внутренних районов страны, чтобы забрать нашу нефть, а потом продавать ее своим британским друзьям. Он никогда не обладал законной властью ни в пустыне, ни в горах[86]. Султан утверждает, что нефть относится к внешней политике, а потому подлежит его вéдению. Но что может быть более внутренним делом, чем черная кровь пустыни? Им движет жадность. – (Джоан молчала, не зная, что сказать. Она считала мятежников имама горсткой людей, введенных в заблуждение. Ей и в голову не приходило, что они видят ситуацию по-иному и на законном основании оспаривают право султана на их земли.) – Видите вон того человека у стены? – тихо спросил Салим. Джоан взглянула на мужчину, сидящего на корточках. Его огромный живот свисал между бедрами. – Это жулик, пьяница, жестокое животное, он избил жену до смерти за то, что у нее подгорел ужин. Он проведет здесь три года, а потом выйдет на свободу. А я? За любовь к народу Омана мне, возможно, придется гнить здесь до конца дней. Трудно принять столь тяжелую судьбу, – произнес Салим напряженным шепотом.

– Должен найтись какой-нибудь выход! Нельзя терять надежду.

– Вам легко говорить, вы свободны. – Салим вернулся к корзине, достал оттуда бутыль с водой и опорожнил ее сразу наполовину, украдкой взглянув на сокамерников. – Бог милостив, – прошептал он по-арабски и вздохнул, закрыв глаза. – Саид Шахаб, губернатор Маската, любит помучить узников, – пояснил Салим через пару секунд. – Он говорит, мы должны пострадать за свои преступления. Ему недостаточно лишить нас свободы и достоинства. Этому негодяю нравится томить нас жаждой. Каждый из тех, кого здесь держат, находится на грани сумасшествия из-за недостатка воды.

– Это бесчеловечно!

– Именно. – Он достал стопку лепешек и начал отрывать полоски, отправляя в рот. – Это делает нас слабыми и глупыми. – Нахмурившись, он продолжил изучать содержимое корзины, а затем посмотрел на Джоан. – Письма нет? Ни указаний, что делать, ни других новостей?

– Простите, но… это все, что дала мне Мод. – (Салим в отчаянии откинулся назад, так что его голова ударилась о камень стены.) – Возможно, – проговорила Джоан, – у нее есть какой-то план. Салим… мое посещение должно было вселить в вас надежду. Именно этого хотели они оба. Мод и Абдулла.

– Отец здоров?

– Да, – ответила Джоан. Салим мало походил на пожилого раба Мод, и Джоан решила, что его мать, верно, была оманкой. – Да, это человек недюжинной силы. Он сначала меня напугал. Такой… серьезный. Такой важный. Но теперь он, кажется, со мной свыкся.

Девушка замолчала, сомневаясь, не слишком ли вольно говорит с Салимом об его отце. Внезапно она поняла, что это все никаб. Скрывающая лицо маска давала возможность забыть о хороших манерах. Но Салим довольно усмехнулся:

– В детстве я боялся его рассердить, потому что он мог пригвоздить меня к месту одним взглядом. Но если Мод вас приняла, то и он будет к вам добр. У них всегда так.

В это время в коридоре раздался звук шагов, и вошел толстый человек с лягушачьим лицом вместе с офицером в форме и худым молодым человеком в хлопчатобумажном хаки. Джоан, стоящая перед собеседником на коленях, взглянула на них через плечо, и сердце у нее ушло в пятки. Она покачнулась, потеряла равновесие и плюхнулась на пол. Офицер оказался полковником Сингером.

– В чем дело? – прошептал Салим, не протянув руки, чтобы помочь ей подняться: по мусульманским обычаям это было немыслимо. – Вы знаете полковника? Верней, он знает, кто вы? – (Джоан легонько кивнула.) – Оставайтесь спокойной. Молчите. Он не может вас узнать. – (Джоан судорожно пыталась вздохнуть. Ей вдруг показалось, что закрывающий лицо никаб душит ее. Не хватало воздуха, кровь оглушительно стучала в висках.) – Джоан! Успокойтесь! – зашипел Салим.

– Нет, правда, если людей нужно вот так заковывать в кандалы и лишать их даже матрасов, не говоря о койках, то им следует, по крайней мере, давать воду, когда они хотят пить, – говорил между тем Сингер.

Молодой человек, стоящий рядом с ним, перевел, но толстяк лишь пожал плечами и что-то ответил равнодушным и недружелюбным тоном.

– Он утверждает, что этих людей следует наказать, – доложил молодой солдат. – Говорит, они здесь не для того, чтобы с ними нянчились, как с детьми.

Сингер слегка покачал головой и проворчал: