Девушка из Англии

Последовали и другие прогулки на хури вдоль побережья – так далеко, как было позволено. К ним добавлялись странствия по улицам Маската и Матраха, где Джоан не пускали ни на базары, ни в мечети. Иногда они отправлялись на короткие экскурсии по окрестностям, во время которых, задыхаясь, взбирались на отвесные скалы, с двух сторон обступившие Маскат, чтобы насладиться видами и посмотреть на тех немногих птиц, которые встречались им на пути, – горлиц и темно-бурых, точно покрытых пылью, степных орлов, а также черно-желтых майн. Воробьи были почти как английские, только меньше и худосочнее, словно специально выведенные для сурового пустынного климата. А один раз они наблюдали за огибающим берег черно-белым стервятником, который поразил их своими размерами и изяществом. Кроме этих вылазок, ей было практически нечего делать между посещениями Мод или Бейт-аль-Фаладжа – разве что сидеть на галерее представительства, писать письма или читать. Джоан с нетерпением ждала каждого визита к Мод. Иногда ее стук в дверь Мод оставался без ответа, и она слышала, как внутри говорят по-арабски – Абдулла и еще один человек. Иногда перед самым ее носом из дома выходил какой-нибудь мужчина с матерчатой сумкой или с пакетом в руках.

Джоан вежливо им кивала, хотя они, как правило, сердито зыркали на нее, а затем подозрительно провожали взглядом. Если Мод не принимала ее утром, она возвращалась днем и каждый раз спрашивала, когда сможет снова отправиться в Джалали. Мод, казалось, ждала какого-то благоприятного момента, хотя и не раскрывала, какого именно. Джоан научилась узнавать шербетово-оранжевый оттенок заката над горами, после которого городские генераторы начинали свой мерный грохот, но границы ее путешествий по территории Омана оставались очень четко очерченными.

В одну из пятниц Мод наконец решила, что хочет выйти из дому. Сперва они долго суетились, ища жакеты и шляпки, а затем Джоан и Абдулла осторожно снесли вниз по лестнице сначала коляску, а потом и саму престарелую леди. Белоснежные салюки встряхнулись и степенно последовали по пятам за Абдуллой. Шерсть на их мордах была совершенно седой, суставы и позвонки выпирали из-под кожи. Теперь, когда борзые выбрались из своего гнезда, их возраст стал гораздо более очевидным. Мод постоянно выражала недовольство, пока не оказалась на улице, где ее усадили в коляску, надежно прикрепив шпильками шляпку к прическе. Абдулла успокаивал ее и говорил ласковые слова на арабском, ни выказывая ни малейшего раздражения. Джоан поняла, что в некотором смысле они напоминают пожилую супружескую чету, и поморщилась, вспомнив, как рассказывала Абдулле о способе освободиться от рабства.

Они прошли через городские ворота и направились к морю. Абдулла толкал кресло-коляску Мод, а Джоан и салюки послушно шли рядом. Сперва Мод молча оглядывала все вокруг, а потом проворчала:

– Знаете, это место осталось таким, каким я его увидела в первый раз.

– Охотно верю, – отозвалась Джоан. – Похоже, оно не сильно изменилось за последние сто лет.

– Несколько новых домов, больше электрических проводов. И пожалуй, среди них теперь должны попадаться и телефонные, – проговорила Мод, неодобрительно махнув рукой в направлении неба. Они обращали на себя любопытные взгляды лавочников и прохожих, скрытых под никабами жен и служанок, горожан, ведущих своих нагруженных ослов или оживленно беседующих друг с другом. – Я подъехала к воротам на моей верблюдице и ожидала… Я, видите ли, надеялась, что меня заметят и сообщат вазиру. Но тогда я не знала… не понимала…

– Что Натаниэль Эллиот пришел сюда первым? – с опаской спросила Джоан.

Мод некоторое время хранила молчание.

– Знаете, что больше всего заинтересовало местных жителей? Ха, моя верблюдица! – воскликнула пожилая дама. – Та была настоящей красавицей. Белая верблюдица с батинского побережья[87]. Тамошние всегда слыли лучшими. Они выше прочих и более длинноногие, с прекрасной светлой шерстью. Араб ценит хорошего красивого верблюда куда выше самой лучшей лошади. Понятно, пустыню я пересекла не на ней. Прежнюю мою верблюдицу звали Малявка. Бедняжка. До того как мы сюда попали, дела наши шли очень плохо. В течение двух с половиной дней нам нечего было пить.

– Боже мой! Я и не представляла, каким отчаянным было ваше положение.

Дойдя до кромки воды, они остановились и принялись глядеть на дальние стены гавани, изукрашенные граффити. Мод вздохнула и посмотрела на спутницу:

– Вы и не можете себе этого представить, Джоан. Но я говорю это не в упрек. Просто никто из тех, кто не сражался с пустыней за свою жизнь, о ней ничего не знает.

– Но вы все вынесли, вы победили. И даже не вернулись потом домой. От этого впору ужаснуться. Хотя, возможно, это и замечательно. Лично я захотела бы отдохнуть дома после таких испытаний.