Девушка из Бруклина

Когда Марк замолчал, солнце село и комната погрузилась в темноту. Но случилось чудо. Элен тоже поделилась крупицами своей житейской истории: она хорошо училась, но ей приходилось часто пропускать занятия, чтобы помогать родителям. Стала многообещающей студенткой, но рано вышла замуж за тяжелого человека. Потянулись безрадостные будни, но родился Тим. Он и книги были единственным счастьем в ее жизни. После гибели Тима разверзлась пропасть, и она в нее ухнула…

Слушая Элен, Марк подумал, что пока не опустят в могилу, в человеке теплится живое. Понятное дело, с чужими откровенность дается легче, к тому же Элен так давно вообще ни с кем не говорила…

Замолчав, она принялась поправлять волосы длинными тонкими пальцами – ни дать ни взять принцесса после пьянки. Карадек снова заговорил:

– Я ведь к вам потому, что веду расследование.

– Догадалась, что ехали из Парижа не ради моих прекрасных глаз, – отозвалась Элен.

– История простая, а в то же время не очень-то, – продолжал Марк. – На протяжении десяти лет она разрушила многие жизни, а у вас может быть ключ от нее.

– Расскажите поподробнее, – попросила Элен.

Карадек принялся рассказывать об их с Рафаэлем поисках с тех пор, как исчезла Клэр. Элен на глазах менялась – спина ее выпрямилась, глаза засветились. Оба знали: это ненадолго. Завтра она снова погрузится в волны водки и джина, затуманит себя транквилизаторами. Но на этот вечер к ней вернулся трезвый ум, и она была способна вникнуть в историю «девушки из Бруклина», вычленить из множества подробностей главное. Когда Элен выслушала все до конца, то не без насмешливости спросила:

– Так, значит, если я правильно поняла, вы проехали тысячу километров от Нью-Йорка, надеясь отыскать письмо, которое одиннадцать лет назад по ошибке попало в электронную почту моего мужа?

– Именно так. Двадцать пятого июня две тысячи пятого года, если быть точным, – ответил Карадек. – Хотя я прекрасно понимаю, что со стороны это выглядит полным бредом.

На короткий миг Элен Ковальковски снова словно бы застыла в ступоре, но собралась и постаралась привести свои мысли в порядок.

– Мы поселились здесь в девяностом году, и у нас был телефон на имя Алана. Я ничего не меняла после его смерти, потому вы и добрались до меня с помощью справочника. То же самое с Интернетом: у нас был договор на имя мужа, но пользовался им сын. Алан ничего не смыслил в компьютерах. Тим пользовался почтой, контактами…

Марк оживился, к нему вернулась надежда. Истина скрывалась здесь, в этом доме. Он чувствовал, знал это.

– Если б Тим получил необычное письмо, он рассказал бы вам?

– Нет, письмо меня встревожило бы, а он избегал меня тревожить.

– А отцу? Он сказал бы о нем отцу?

Повисло тяжелое молчание.

– Вообще-то Тим избегал разговоров с отцом.

– А ваш договор, он еще действует?

Элен отрицательно покачала головой.

– С тех пор, как не стало Тима, в доме нет и Интернета. Так что этот адрес лет десять как не существует.

Марк заколебался. Его охватило сомнение. Хваленая интуиция могла сыграть с ним дурную шутку. Он вспомнил этимологию слова «интуиция» – вглядывание, всматривание. Вдумывание. Создание химеры. Мозговой конструкции.

Марк почувствовал, что почва уплывает из-под ног, но не дал себя сбить.

– Элен, вы сохранили компьютер сына?

2

Нью-Йорк

Помрачнев, Алан молча размышлял над моими словами.

– Прямо или косвенно, но Тад Коупленд убил Джойс Карлайл, – настаивал я.

– Бредовое утверждение, – подвел итог главный редактор. – Нельзя бросаться подобными обвинениями, не имея доказательств. Это безответственно. Коупленд, хоть и республиканец, – лучший кандидат в президенты со времен Кеннеди. И речи быть не может, чтобы моя газета создала ему препоны, вытащив на свет сомнительную историю.

Чем дольше мы разговаривали, тем острее я чувствовал, что Алан находится под обаянием этого политика. Они были примерно одного возраста и близки по взглядам. Впервые в жизни к власти шел республиканец, который не принимал крайностей неолиберализма, стоял за контроль над вооружением и почтительно отстранялся от религии. Губернатор Пенсильвании готов был изменить силовые линии политического пейзажа Америки. Он рисовал такие волшебные картины, что обошел всех популистов своего лагеря.

Если говорить честно, то и я не остался равнодушен к красноречию этого кандидата. Мне нравилось, что он цитирует в своих речах Стейнбека и Марка Твена. После первого тура я порадовался, что он прижал Трампа к канатам и как следует надавал Бену Карлсону. Маршрутный лист Коупленда был толково составлен, он говорил умные вещи, и они не могли мне не нравиться: он намечал долгосрочный политический курс, был кандидатом от среднего класса, считал убийственным для американской экономики власть крошечного числа богатеев, которые пользуются ее плодами.

Коупленд, судя по всему, был славным парнем – уж точно не самым худшим среди политиков страны, – но я был убежден, что он причастен к похищению Клэр. И я выбрал совсем другой аргумент, чтобы привлечь Алана на свою сторону.