Девушка из Германии

Помочь в чем, Лео? Если бы я остановилась еще на минуту и поразмыслила над тем, что они планируют, я бы, скорее всего, убежала и оставила их осуществлять свой дурацкий план самостоятельно.

Но у этого молодого человека без будущего практически не было моральных принципов. Он впал в отчаяние: меньше всего на свете ему хотелось вернуться. Он был слишком молод и красив, чтобы встретиться с преждевременной смертью, и поэтому был способен сбросить в море любого, кто встанет у него на пути, если это поможет ему выжить. Мне захотелось сказать им, что только кучка идиотов могла решить, что им удастся поджечь этого шестнадцатитысячетонного мамонта, но в конце концов я решила оставить заговорщиков в покое и подняться на палубу. Мне нужно было сделать фотографии.

Пусть они сожгут его, если смогут. Уничтожат его. Потопят самый большой корабль в бухте. И потопят нас вместе с ним. Это лучшее, что могло с нами случиться.

Я прошла в дальний конец палубы, где не было ни пассажиров, умоляющих, чтобы их выпустили с корабля, ни людей, наблюдающих за нашим отчаянием с крошечных лодок. Туда, где не было видно береговую линию города, который заплатит высокую цену за свое безразличие если не сегодня-завтра, то когда-нибудь.

Я прислонилась к поручню и закрыла глаза, чтобы не видеть ни море, ни маяк Эль-Морро. Когда я почувствовала, что кто-то подошел ко мне сзади, мне не понадобилось оборачиваться: я сразу узнала его по запаху смазки из машинного отделения, ванильного печенья и теплого молока. Он шагнул ко мне и взял меня за руку. Он сжал ее изо всей силы, и я улыбнулась.

Я открыла глаза, зная, что увижу длинные ресницы моего единственного друга. «Посмотри на меня, Лео, у нас осталось не так много времени», – хотелось мне сказать ему, но я промолчала.

Если кто-то и знал, что я хочу сказать, то только он. Лео знал все. Всегда.

С этой части палубы мы не слышали криков. Тишина полностью принадлежала нам. С моря приближался пассажирский корабль. Должно быть, они «чистые», подумалось мне, потому что он вошел в порт и направился прямо к причалу, о чем возвестил предупреждающий гудок.

А мы двое, не говоря ни слова, рука об руку смотрели, как они проплывают мимо, а затем снова повернулись к морским и небесным просторам.

Поднимайся, Лео. Давай прыгнем в море и позволим течению унести нас. Кто-нибудь вдали от этого порта обязательно нас спасет. А если спросят наши имена, мы придумаем такие, которые не вызывают отвращения, неприятия или ненависти.

Лучше бы мы остались в Берлине. Ты и я, без наших родителей. Мы бы бродили по улицам, усеянным битым стеклом, смеялись бы над ограми, слушали бы радио в темных переходах. Мы были свободны и по-своему счастливы.

Мой мозг работал гораздо быстрее, чем язык, поэтому я не могла вымолвить ни слова.

Посмотри на меня, Лео. Не оставляй меня здесь одну. Давай поиграем. Давай пойдем кататься на роликах по палубам. Ты слишком сильно сжимаешь мою руку. В воду! Клянусь, я сделаю все, что ты скажешь. Решай сам. Ты старше меня.

Давай, пора.

Четверг, 1 июня

«Маньяна», то есть «завтра» – популярное среди пассажиров слово, которое Лео повторял с сильным акцентом, – наша судьба должна была решиться.

Мои родители ждали, пока я засну, чтобы достать бронзовый контейнер с чудодейственным порошком из своего тайника. Отец будет держать меня, а мама откроет мне рот. Я бы не сопротивлялась: я бы раскусила стеклянную оболочку, чтобы высвободить цианистый калий, который вызвал бы мгновенную смерть мозга. Боли бы не было. Спасибо, мама и папа, за то, что не позволили мне страдать, за то, что подумали обо мне, за то, что положили конец моим мучениям. Я бы простилась с вами с радостной улыбкой на лице. Время пришло.

Я легла рядом с папой на кровать, и мы смотрели, как мама готовится к последнему ужину на борту. Она подошла к туалетному столику и взяла футляр для драгоценностей, старинную музыкальную шкатулку.