Девушка из кошмаров (ЛП)

Я опускаю взгляд на ее руку и смахиваю ползающих жуков. Они падают на спины, приземляясь, и шевелят ножками. Я обнимаю ее и целую в плечо, медленно прокладывая себе пусть к изгибу шеи. А жуки, находясь на половицах, тем временем, на глазах превращаются в пустые оболочки. Возле нее я замечаю шесть соединенных туловищем ножек, отдельно валяющихся от жука. Прикасаясь щекой к щеке, я ощущаю комфорт, и у меня возникает жгучее желание остаться здесь навсегда.

— Навсегда, — шепчет Анна. — Но что для этого нужно?

— Что?

— Что для этого нужно? — повторяет она.

— Они? — спрашиваю я, когда она шевелится в моих руках.

Ее тело кажется затверделым, хотя суставы и расслабленны. Когда она с шумом ступает по земле, я понимаю, что это уже не она, а просто деревянная марионетка, одетая в платье из серой бумаги. Ее лицо изображено пустым и обделено выразительными чертами, но на нем глубоко высечено одно лишь слово.

ОРДЕН.

* * *

Я просыпаюсь, ощущая на своем плече руку Томаса, и понимаю, что свисаю с кровати.

— Как ты, чувак?

— Приснился кошмар, — бормочу я. — Как-то мне не по себе.

— Не по себе? — Томас хватается за край моего одеяла. — Я даже не знаю, ты так вспотел. Принесу тебе стакан воды.

Я приподнимаюсь и включаю настольную лампу.

— Нет. Не нужно. Со мной все в порядке, — но это далеко не так, и по выражению его лица становится все ясно. Я бы не прочь сейчас посыпать ругательствами, закричать или сделать все это одновременно.

— Тебе приснилась Анна?

— Она всегда мне снится, — Томас молчит, в то время как я опускаю взгляд.

Это был всего лишь сон. Кошмар, который сопровождал меня почти всю жизнь. Ничего не значащий. Определенно. Анна ничего не знает об Ордене, она вообще ни о чем не знает. Все, что она видит или ощущает — лишь боль. Размышления о ней, запертой в клетке наедине с Чародеем и его разрушительной силой, заставляют меня желать крушить налево и направо, пока не начну испытывать боль. Она страдала из-за проклятия десятилетиями и оставалась в полном одиночестве, и это травмировало её. А что я буду делать, если к тому времени, как туда попаду, она не узнает меня или, возможно, даже себя? Как я поступлю, если она окажется уже не человеком?

Что для этого нужно? Поторговаться? Так я сделаю это. Я бы…я бы….

— Эй, — резко обрывает мое молчание Томас, — Этого не случится. Мы ей поможем. Обещаю, — он протягивает руку, встряхивая меня. — Не забивай дурным голову, — он выдает что-то вроде улыбки. — И не размышляй так громко. У меня от этого голова трещит по швам.

Я смотрю на него. Волосы с одной стороны выглядят гладкими, а с другой — торчат в разные стороны. Он похож на персонажа из фильма Саблезубый[45]. Но когда он обещает, что у нас все получится, то выглядит при этом вполне серьезным. Он боится, рассуждая так; можно сказать, уже практически обмочился в штаны. Но Томас всегда такой. Важно лишь то, что такой вид страха — распространенное явление. Когда придет время, он не станет для него преградой, потому что в душе Томас остается храбрым малым.

— Ты единственный, кто всегда был рядом со мной, — говорю я. — Почему?

Он пожимает плечами.

— Я не могу говорить за остальных. Но…Анна — твоя.

Затем снова пожимает плечами.

— Ты знаешь, что заботишься о ней? Она очень важна для тебя. Послушай, — он проводит рукой по лицу, а затем запускает в взъерошенные волосы, — если бы это была…была Кармел, я бы сделал тоже самое. Поэтому жду от тебя ответной помощи.

— Мне жаль, что так получилось с Кармел, — говорю я, пока он продолжает ерошить волосы.

— Думаю, я не успел заметить, как все уже закончилось. Хотя должен был бы. Словно я обязан был понять, что она действительно…, - он замолкает и грустно улыбается.

Я бы мог сказать ему, что не в нем причина. Что Кармел любит его. Но от этого никому не станет легче, наоборот, он может мне вообще не поверить.

— Во всяком случае, вот почему я тебе помогаю, — говорит он, выпрямляясь. — Что? Думал, все только ради тебя? Из-за тебя я становлюсь таким эмоциональным?

Я улыбаюсь. Отпечаток моего кошмара на лице рассеивается, но деревянное лицо и выжженные буквы, пересекающие его, надолго останутся в моей памяти.

* * *