Девушка из музея древностей (СИ)

========== * ==========

Дождь по ночным окнам, затянувшийся и унылый,— самое время от души поплакать. И даром что лето и тепло; да и дождь несерьёзный, косые капли.

Зачёт по французскому отнял все силы; даже не сам зачёт, а учитель французского, Жан (не называть же его Иваном Евгеньевичем, когда у него такой баритон и такие ладони — век бы любовалась изысканными голубоватыми венами на его руках; он всегда сплетает кисти в пальцах, красивых и музыкальных, сидя за столом и глядя на тебя внимательными серыми глазами). Все девочки из группы его зовут Жаном за глаза, а особенно смелые и лично: мсье Жан.

Нарочно пошла отвечать последней; очень хвалил, а потом попросил остаться и, гуляя с ней неторопливо сумрачными коридорами университетского корпуса, расстроенно рассказывал, что никак не может ответить взаимностью на симпатию, потому что его сердце — mon cœur, он так и сказал,— уже прочно занято, и этого не изменить. Несмотря на горестные чувства, девушка оценила поэтичность отказа и верность его чувств; поэтому для порядка лишь немного потёрла глаза и шмыгнула пару раз носом в уголке, наводя перед зеркальцем порядок в шоколадных своих волосах и ворча вполголоса: «Мон кёр апроприе!»

Зато вечер был чудесным. Весь день небо хмурилось, облака плыли то сиреневые, то с тяжёлым синим брюхом, а под вечер стало красиво, сквозь листву струился мандариновый свет, небо к закатному часу расцветилось грейпфрутовым и малиновым, и хотя тяжесть в воздухе всё нарастала, не любоваться этим светом было бы преступлением. Его хотелось впитывать, девушка не могла наглядеться, и была бы возможность, набрала бы полный бокал такого тёплого света и выпила без остатка.

Именно тогда, в момент самого возвышенного любования, пришло сообщение от Алины, близкой подруги; та печально поведала, что приходится переезжать совсем в другой город, звала на прощальную вечеринку, но обе понимали, что это лишь немного смягчит вечную грусть и расставание. Надо было, однако, обдумать, что надеть на вечеринку: на ней будут только самые близкие подруги, поэтому нельзя ударить в грязь лицом. И почему, стоит только привыкнуть к человеку, он тут же уезжает, расстаётся, придумывает ещё какую-нибудь несносную чепуху?

Оставалось только сидеть у себя в комнате и грустить. Последней каплей стал творожок с вишней, до которой девушка была большая охотница; творожок оказался просроченным и ужасно невкусным, пришлось его выкинуть и усесться на кровать, уткнувшись носом себе в коленки. А тут ещё тяжесть вечерняя предгрозовая наконец пролилась дождём, и в воздухе расплескалась печаль, поэтому девушка и почувствовала потребность наконец-то разреветься, совершенно не сдерживаясь — в ритме косо падающих струй, до красного носа и опухших глаз.

Экзамены и зачёты закончились, друзья до сих пор присылают поздравления, и это только добавляет масла, остановиться трудно; приходится выпить стакан студёной воды, чтобы было чем дышать. Чтобы отвлечься, девушка моет посуду, прибирается на столе после сессии — всегда стихийное бедствие, бумаги и тетради везде, даже на полу и на кровати; пора разобрать почту, и там обнаруживается свежее письмо. Пишут из кафе, где она подрабатывает; просят прощения, но с сожалением признаются, что в её услугах в ближайшее время не нуждаются.

Мама на дежурстве, Алине жаловаться как-то неприлично — сам факт её будущего переезда уже как будто отдалил их. И девушка сидит одна дома и горюет, дождь плачет окнами, от тихого слякотного звука капель по асфальту хочется снова разрыдаться, но подушка и так уже мокрая. Всё валится из рук, и приходится удерживать себя от глупых поступков: нарисовать что-то гадкое в любимой книжке, порвать бумажный дневник, где писала красивые откровенные стихи.

Звонит телефон; девушка достаёт его из-под подушки — номер неясный, незнакомый, какой-то до обидного обычный, и девушка сердито сбрасывает звонок. Она пальцами чувствует, что телефон зазвонит снова, и не ошибается: когда раздаётся звонок с того же номера, она медлит, но берёт трубку:

— Слушаю…

— Привет, Пальмира!

Щёки девушки медленно покрываются румянцем. Подруги зовут её Мирой, новые знакомые удивляются и недоверчиво переспрашивают; в школе имя доставляло мучения, потому что глупые одноклассники звали Пальмой и Бананом, особенно в тринадцать лет, когда она начала вытягиваться ввысь и сутулиться из-за этого,— мама восхищалась её ростом и стройностью, школьники издевались. Даже в университете мало кто знает её полное имя: преподаватели предпочитают фамилии, остальным всё равно.

— Привет. Откуда…

— Погоди. Давай играть?

Голос на том конце мягкий, девичий, но чуть с песочком, до того тёплый и лёгкий, что неожиданно мурашки по щиколоткам и выше. Девушка забирается на постель с ногами и укрывает ступни покрывалом.

— Если я угадаю, что ты сейчас делаешь, пойдём гулять. На пять минут, просто подышать свежим воздухом. У меня тут кофе с вишнёвым суфле. Тебе вроде нравится?

— Откуда ты знаешь?